Московский экономический журнал 12/2020

image_pdfimage_print

УДК 330.3

DOI 10.24411/2413-046Х-2020-10890

ФИНАНСОВАЯ САМООРГАНИЗАЦИЯ МЕСТНЫХ СООБЩЕСТВ В АСПЕКТЕ ПРОБЛЕМЫ РЕГИОНАЛЬНОЙ ДИФФЕРЕНЦИАЦИИ
ДОХОДОВ НАСЕЛЕНИЯ

FINANCIAL SELF-ORGANIZATION OF LOCAL COMMUNITIES IN THE ASPECT OF THE PROBLEM OF REGIONAL DIFFERENTIATION POPULATION INCOME

Статья подготовлена в рамках исследования, выполняемого при поддержке гранта РФФИ «Экспериментальные институциональные модели автономизации финансов местных сообществ в условиях снижения доверия населения к участию в бюджетном процессе» (№19-010-00974 А)

Шеломенцев Андрей Геннадьевич, доктор экономических наук, профессор, главный научный сотрудник, Институт экономики УрО РАН

Гончарова Ксения Сергеевна, младший научный сотрудник, Институт экономики УрО РАН

Shelomentsev Andrey G., Dr. Sci. (Econ.), Professor, Chief Research Associate, Institute of Economics of the Ural Branch of RAS

Goncharova Kseniya S., Research Assistant, Institute of Economics of the Ural Branch of RAS

Аннотация. Тенденция интеграции теорий регионального развития, теорий экономического роста и теории человеческого капитала, в наибольшей степени раскрывающаяся в исследованиях начала XXI в., позволила по-новому оценить роль местного населения, как самостоятельного фактора регионального развития. В дальнейшем понимание необходимости государственного регулирования процессов дифференциации регионального развития приводит к обращению внимания исследователей к институциональному подходу, в рамках которого объектом исследования становится поведение и взаимодействие основных стейкхолдеров регионального развития: непосредственно местного сообщества, органов власти, бизнеса и т.п. Каждый из них представляет свои интересы и часто они находятся в противоречии между собой. При этом население отдельной территории, его местное сообщество, традиционно рассматривалось в экономической науке, без учета его социокультурных различий. Таким образом, вопросы дифференциации уровня жизни и обусловленного этим явлением поведение социальных групп населения исторически оказались в различных сферах исследований: с одной стороны, различных теорий регионального развития, где населению отводится пассивная роль объекта оценки; с другой, политологии, социологии, психологии, в которых населению отводится активная, но локальная роль решения узкого круга конкретных задач. По нашему мнению, исследование факторов региональной дифференциации должно учитывать, во-первых, социально-экономические и природно-географические особенности конкретных территорий; во-вторых, структуру и эффективность соответствующих формальных и неформальных институтов, составляющих основу региональной государственной политики; в-третьих, активную роль местного населения, в том числе его различных социальных групп. При этом определение региональной дифференциации населения, по нашему мнению, может лежать в контексте исследований мотивов и социокультурных видов его поведения, основой которых являются разнообразие форм его самоорганизации.

Summary. A trend towards an integration of theories of regional development, theories of economic growth and a theory of human capital, which is most revealed in studies of the early 21st century, made it possible to re-evaluate a role of a local population as an independent factor of regional development. In a future, the understanding of the need for state regulation of the processes of differentiation of regional development leads to the attention of researchers to the institutional approach, within which the object of research is the behavior and interaction of the main stakeholders of regional development: a local community itself, authorities, business, etc. Each of them represents their own interests and they are often in conflict with each other. At the same time, a population of a separate territory, its local community, has traditionally been considered in economic science, without taking into account its socio-cultural differences. Thus, the issues of differentiation of a standard of living and a behavior of social groups of a population due to this phenomenon have historically appeared in different areas of research: on the one hand, various theories of regional development, where a population is assigned a passive role of a object of assessment; on the other hand, political science, sociology, psychology, in which the population is assigned an active but local role in solving a narrow range of specific problems. In our opinion, the study of a factors of regional differentiation should take into account, first, a socio-economic and natural-geographical feature of specific territories; secondly, the structure and effectiveness of the corresponding formal and informal institutions that form the basis of regional state policy; thirdly, the active role of the local population, including its various social groups. At the same time, a definition of regional differentiation of the population, in our opinion, may lie in the context of studies of motives and sociocultural types of its behavior, which are based on the variety of forms of its self-organization.

Ключевые слова: процессы самоорганизации населения, формы самоорганизации финансов, местные сообщества, дифференциация доходов, автономизация.

Keywords: self-organization processes of a population, forms of self-organization of finance, local communities, income differentiation, autonomization.

Роль населения в теориях дифференциации доходов населения

В процессе эволюции теории регионального развития к концу ХХ века в качестве одной из центральных была сформулирована проблема дифференциации территорий как на межгосударственном, так и на национальном уровнях.

Так в первой половине XX века сформировались два основных подхода к определению факторов, обуславливающих региональную дифференциацию. Первый подход основывался на концепции выравнивания развития регионов, второй – на концепции их поляризованного развития.

Теоретические основания выравнивания социально-экономического развития регионов страны были развиты советскими учеными Н. Н. Баранским, Н. Н. Колосовским, Ю. Г. Саушкиным и другими в рамках теории экономического районирования, которая наиболее активно разрабатывалась в 20–30-х гг. прошлого века и заключалась, по словам И. Р. Пулатовой, в установлении тесной связи «между географическим разделением труда и экономическим районированием, между специализацией территории и ее комплексностью, в создании оптимальных условий для регионального планирования и индустриализации страны, социально-экономического развития региона и составляющих его территориально-производственных комплексов» [1, с. 56], позволяющей увязать региональную экономику в единый народнохозяйственный комплекс страны. В настоящее время данный подход находит отражение в работах отечественных ученых П. А. Минакира [2, 3], а также А. Р. Бахтизина, Е. М. Бухвальда и А. В. Кольчугиной [4]. При этом важность равномерности развития территорий в аспекте долгосрочного социально-экономического развития страны подчеркивалась в работах Е. Г. Анимицы и Н. М. Сурниной [5], О. Г. Смешко [6], Е. А. Коломак [7]. В рамках подхода региональная дифференциация рассматривается в контексте оценки эффективности государственной политики, направленной на поддержание территориального и социально-экономического единства страны. При этом политика выравнивания не должна подавлять динамику роста и инициативу лидирующих территорий.

К концу ХХ века сформировался альтернативный подход концепции выравнивания социально-экономического развития регионов – концепция поляризованного регионального развития, обосновывающая закономерности территориальной концентрации ресурсов в определенных узловых элементах, способных оказывать воздействие на окружающие районы и стимулировать их развитие [8]. В рамках данного теоретического подхода анализируется приоритетное развитие отдельных, наиболее перспективных регионов, экономический рост которых будет иметь синергетический эффект для развития национальной экономики в целом. В нашей стране концепция поляризованного развития приобрела широкую научную поддержку с начала 90-х гг. XX века [8 – 12]. Данная концепция включает ряд основных теоретических направлений, в рамках которых рассматриваются различные аспекты структурирования единого национального экономического пространства. Во-первых, это неоклассические теории Дж. Бортса, Х. Зиберта, А. Лёша, Г. Мэнкью, Д. Ромера, Т. Свана, Р. Солоу и других, рассматривающие региональную дифференциацию в аспекте динамических отклонений, возникающих на межрегиональных рынках факторов производства [13] в условиях монополистической конкуренции [14].  Во-вторых, теории кумулятивного роста Ж. Будвиля, Х. Гирша, Г. Мюрдаля, Ф. Перру, Дж. Фридмана, Т. Хегерстранда и других, определяют дифференциацию территорий формированием пространственных центров экономического развития (агломераций) в условиях свободной конкуренции [15]. Региональная дифференциация в кумулятивных теориях рассматривается в концепциях кумулятивного роста, полюсов роста, а также в концепции «центр – периферия». В-третьих, теории новой экономической географии П. Кругмана, М. Фуджиты, Дж. Харриса и других, характеризующие неравномерность межрегионального развития в аспекте возрастающей экономии от масштаба [16] в условиях, преимущественно несовершенной конкуренции. Таким образом, на основе рассмотренных теорий, мы можем заключить, что в рамках концепции поляризованного развития региональная дифференциация определяется как неравномерность развития территорий, обусловленная их географическим положением (в том числе природно-климатическими условиями), ресурсным потенциалом, инфраструктурной развитостью и отраслевой специализацией. При этом следует отметить, что, в обоих подходах традиционно роль населения рассматривалась как пассивная и, по существу, сводилась к приоритету повышения его уровня жизни.

К настоящему времени можно наблюдать тенденцию к интеграции теорий регионального развития и теория человеческого капитала, в результате чего предметом дискуссии становятся вопросы бедности населения, природы неравенства и формирования человеческого капитала, которые оспаривали обоснованность аргументации сторонников неизбежности дифференциации социально-экономического развития территорий.

Так можно заключить, что в процессе развития теорий регионального развития происходила и эволюция представлений о детерминантах региональной дифференциации. До начала XX века фокус внимания большинства исследователей был в большей степени направлен на естественные факторы, обуславливающие неравенство социально-экономического развития регионов: природно-географического положения территории (ее площадь и расстояния), близость ресурсов и рынков сбыта, а также наличие и объем факторов производства. На следующем этапе, длившемся с начала до середины XX века, на первый план выдвигаются факторы уровня промышленного развития региона: его производственная (отраслевая) специализация, уровень концентрации хозяйственной деятельности, мобильность факторов производства и политика государства. Третий этап (с середины до конца XX века) характеризуется анализом инновационной активности региона, его инвестиционной привлекательности и эффективностью существующих институтов. Основное внимание исследователей на этом этапе направлено на анализ уровня технологического развития региона и наукоемкости его производств, скорости распространения инноваций от крупных агломераций к периферийным районам развития, наличия благоприятных условий для инвестиций и степень информационной открытости. В последние десятилетия внимание ученых-экономистов (Chena B., Liub D., Luc M., T. ten Raa, H. Pan, Е. Ю. Меркуловой, В. И. Меньшикова, С. П. Спиридонова, В. Н. Барсукова, В. В. Локосова, Е. В. Рюминой, В. В. Ульянова и других) и международных организаций (ООН, ОЭСР, Всемирный банк) направлено на исследование факторов регионального неравенства, характеризующихся уровнем социального развития территории [17-21]. Основой данного направления является теория человеческого потенциала, опирающаяся на концепции человеческого развития ООН, заключающаяся в приоритете развития «посредством формирования человеческого потенциала, осуществляемого людьми (путем активного участия в процессах, формирующих их жизнь), и для людей (путем улучшения их жизни)» [22, с.68], с помощью «преодоления отставания в удовлетворении совершенствующихся потребностей населения, прежде всего, базовых, снижении неравенства между социальными группами и поддержке развития наиболее уязвимых регионов» [23, с. 81].  Таким образом, во-первых, население и его профессиональная и социально-демографическая структура, характеризующие человеческий потенциал, стали рассматриваться как самостоятельный фактор регионального развития; во-вторых, в качестве важнейшего фактора детерминации регионального развития и его дифференциации стала рассматриваться активная роль населения; в-третьих,  региональная дифференциация, представляющая собой, в значительной степени, территориальные различия в уровне человеческого капитала, анализируется во взаимоувязке с внутрирегиональным неравенством групп населения [23, с. 81].

В дальнейшем понимание необходимости не только государственного регулирования процессов перераспределения ресурсов, но и учета активной роли населения (в том числе в лице местных сообществ), приводит к обращению внимания исследователей к институциональному подходу, в рамках которого объектом исследования становится поведение основных стейкхолдеров, включая органы власти, местное сообщество, бизнес, инвесторов и т.п., представляющих свои интересы, часто находящихся в противоречии между собой. При этом население рассматривалось в целом, без учета его социокультурных различий, которые традиционно анализировались в более конкретных концепциях, относящихся к другим областям знаний.

Так в исследованиях Э. Аткинсона, Т. Пикетти на примере стран Западной Европы оценивается широкий спектр перераспределительных мер государственной политики, касающихся повышения эффективности налоговой политики (в части прогрессивности налоговых ставок и расширения налоговой базы), а также пересмотра мер социальной поддержки (упрощение системы получения трансфертов и развитие компенсационных платежей) [24, 25].

Типология институтов привлечения, распределения, и использования финансовых ресурсов

В России основные институты привлечения, распределения, и использования финансовых ресурсов в целях обеспечения жизнедеятельности местных сообществ могут быть разделены на две группы: во-первых, инструменты целеполагания, включающие программно-стратегические и административные, обеспечивающие прогнозирование национального и регионального развития, определение приоритетов, целей и задач государственной политики, а также институциональное обеспечение их реализации, во-вторых, инструменты реализации государственной политики, включающие конкретный набор мероприятий налоговой, социальной политики и политики в области регулирования оплаты труда.

Программно-стратегические инструменты содержат: во-первых, установление в государственных стратегических документах целей и задач, включающих общие приоритеты сокращения уровня межрегиональной и региональной дифференциации населения по уровню доходов (А. Г. Аганбегян, О. В. Бондаренко); во-вторых, целевые показатели в конкретных сферах национальной экономики, например, в рамках политики экономического роста – показатели создания новых высокопроизводительных рабочих мест (В. В. Касьянов, В. В. Мухачев, С. Н. Шаповалов, С. В. Гук, С. Е. Андреева), повышение общего уровня благосостояния граждан [26-29] и т. п.

Административные инструменты, как правило, предусматривают реализацию норм правового воздействия, прямо или косвенно направленных на сокращение региональной дифференциации населения по уровню доходов, путем реализации мер по укреплению налоговой дисциплины и закрытию лазеек в налоговом законодательстве и посредством этого расширения налоговой базы (Ф. Чиньяно, Дж. Стиглиц); созданию условий для исключения возможности осуществления деятельности организаций в рамках теневой экономики (В. В. Кузьменко, Н. С. Бескоровайная, И. Л. Таран); предотвращению рентных доходов отдельных участников рынка, образующихся за счет нечестной конкуренции (М. А. Вахтина); созданию условий для профсоюзов отстаивать интересы работников на условиях равенства с работодателем (Э. Аткинсон) [24, 30-33].

К инструментам реализации государственной политики нами отнесены оперативные и среднесрочные меры финансовой, социальной и экономической политик, реализуемые на практике федеральными и региональными органами исполнительной власти решения в сферах расширения прав местного населения. При этом инструменты налоговой политики рассматриваются в отечественной и зарубежной практике как ключевой инструмент перераспределительной политики государства, направленный на снижение степени региональной дифференциации населения по уровню доходов.

Зарубежный опыт налоговой политики государства представлен в исследованиях Э. Аткинсона, Дж. Стиглица, Э. Хайнса, Ф. Чиньяно, Л. Ф. Лебедевой, Л. П. Королевой и других [24, 32, 34-36]. Так, анализируя европейский (преимущественно Великобритании) опыт перераспределительной государственной политики в области снижения уровня дифференциации населения по доходам, Э. Аткинсон подчеркивает необходимость усовершенствования налоговой системы путем реализации ряда мероприятий [24]: во-первых, в части подоходного налога для физических лиц – повышение прогрессивности налоговой шкалы (вплоть до 65 %), применение скидки на доход, распространяющейся только на начальную (низшую) категорию заработков; во-вторых, в части налога на имущество физических лиц: облагать налогом в соответствии с прогрессивным пожизненным налогом на доходы с капитала объекты (суммы) наследования или прижизненного дарения; введение пропорционального, или прогрессивного, имущественного налога, в основе которого лежит современная стоимостная оценка недвижимости; в-третьих, обложение подоходным налогом пособий на детей[1]. При этом указанное пособие должно иметь значительные размеры и выплачиваться на всех детей без исключения. Указанные Э. Аткинсоном меры должны не только способствовать сокращению доходного и имущественного неравенства населения, но и расширить налогооблагаемую базу.

Российский опыт применения инструментов налоговой политики, одной из целей которой является сокращение региональной дифференциации населения по уровню доходов, рассмотрен в работах Л. И. Гончаренко, О. Н. Савиной, В. Н. Иванова, А. В. Суворова, В. В. Кузьменко, Н. С. Бескоровайной, И. Л. Тарана, И. Н. Сычевой, Е. С. Пермяковой, В. А. Мау, Я. И. Кузьминовой [37], С. В. Гук, С. Е. Андреевой [28], М. И. Войекова, Г. В. Анисимовой и других. Так, исследуя налоговую систему России, Н. Е. Тихонова делает вывод о ее тенденции к уравнительности доходов массовых слоев населения [38]. В работе Л. И. Гончаренко и О. Н. Савиной также отмечается наличие в отечественном налоговом законодательстве значительного числа преференций в отношении отдельных категорий налогоплательщиков и объектов налогообложения, однако авторы подчеркивают, что «лишь по отдельным вычетам учитывается уровень получаемых отдельным физическим лицом доходов, но не принимаются во внимание доходы, приходящиеся на одного члена семьи» [39, с. 120].

В настоящее время большинство авторов (А. Г. Аганбегян, В. Н. Иванов, А. В. Суворов, М. А. Вахтина, Л. П. Королева, М. И. Войеков, Г. В. Анисимова и другие) придерживаются мнения, что действующих в отечественной практике мер налоговой оптимизации недостаточно для сокращения существующего уровня дифференциации населения и настаивают на необходимости введения прогрессивной ставки налогообложения налога на доходы физических лиц [26, 30, 40-42]. По мнению В. В. Кузьменко, Н. С. Бескоровайной и И. Л. Тарана, действующая в нашей стране налоговая ставка НДФЛ является регрессивной для наиболее обеспеченных граждан [31].

Помимо изменения правил расчета ставки НДФЛ отечественными исследователями предлагаются следующие меры налогового регулирования уровня доходов граждан: повышение уровня необлагаемого минимума личных доходов для малообеспеченных домохозяйств (А. Г. Аганбегян [26], И. Н. Сычева, Е. С. Пермякова [42], М. И. Войеков, Г. В. Анисимова [40]) и увеличение суммы налоговых вычетов для налогоплательщиков (в первую очередь имеющих иждивенцев) с низкими трудовыми доходами (В. Н. Иванов, А. В. Суворов [41]); сокращение налоговых вычетов и налоговых льгот, которыми могут воспользоваться лишь самые обеспеченные слои населения (В. Н. Иванов, А. В. Суворов [41]); введение прогрессивного налога на недвижимость (И. Н. Сычева, Е. С. Пермякова [42]) и введение налогообложения вмененных доходов от сдачи в аренду недвижимости (Л. П. Королева [43, 44]); повышение налога на дивиденды (О. И. Шкаратан [45]); предоставление преимуществ при использовании регрессивной шкалы социального налога работодателям при опережающем (средний уровень по стране) росте оплаты труда наемных работников и сокращении дифференциации в оплате труда (В. Н. Иванов, А. В. Суворов [41]); выведение льгот для инвалидов по региональным и местным налогам из системы налогообложения и их замена индивидуальными бюджетными трансфертами (Л. И. Гончаренко, О. Н. Савина [39]).

Инструменты социальной политики, заключающиеся в предоставлении социальных трансфертов наименее обеспеченной части населения, также рассматриваются как основная мера снижения региональной дифференциации населения по уровню доходов в работах A. Hines [46], Э. Аткинсона [24] и Ф. Чиньяно [33], А. Г. Аганбегяна [26], С. Ю. Ковалева, И. Ю. Блам, И. Н. Зайцевой [47], О. И. Шкаратан [45], В. А. Мау, Я. И. Кузьминовой [37].

В данном случае мнение отечественных и зарубежных ученых о необходимом для сокращения региональной дифференциации населения по уроню доходов перечне мер государственной политики в большей части совпадает и заключается в следующем:  повысить размер начисленных пенсий и привести их индексацию к соответствующим темпам инфляции (О. И. Шкаратан [45]);  увеличить пособия и льготы на детей, преимущественно в ма­лообеспеченных семьях (А. Г. Аганбегян); в данном случае А. Г. Аганбегян приводит положительный опыт Франции, где нуждающимся предоставляются льго­ты при оплате детского сада, а также детям предостав­ляется бесплатное питание в детских садах и школах [26];  обновить систему социального страхования, увеличив размеры выплачиваемых пособий и расширив охват населения этими пособиями (Э. Аткинсон [24]);  обеспечить государственное регулирование цен и качества медицинских услуг и лекарств (О. И. Шкаратан [45]), а также обеспечить доступ к государственным услугам, в частности, высококачественному образованию и здравоохранению беднейших слоев населения (Ф. Чиньяно). Так, по мнению сотрудника управления по занятости, труду и социальному обеспечению ОЭСР и департамента экономических исследований Банка Италии Ф. Чиньяно, «политика в области образования должна фокусироваться на обеспечении доступа малообеспеченных граждан к образованию не только потому, что уровень их квалификации ниже, чем у граждан из средней и верхней части шкалы распределения доходов, но и потому, что они более уязвимы к изменениям уровня неравенства» [33, с. 123].

Зарубежными учеными (A. Hines [46], Э. Аткинсон [24]) также предлагаются различные варианты введения безусловного базового дохода.

Однако, несмотря на то что в большей части исследований делается вывод о необходимости расширения перечня мероприятий государственной социальной поддержки населения, часть авторов придерживается мнения о необходимости сокращения их перечня. Так, анализируя в 2005 году данные Российского мониторинга экономического положения и здоровья населения, С. Ю. Ковалева, И. Ю. Блам и И. Н. Зайцева приходят к выводу о необходимости сокращения гарантируемого государством объема бесплатных медицинских услуг в соответствии с реальными возможностями бюджетного финансирования и системы ОМС, а также о развитии системы добровольного медицинского страхования [47].

Инструменты экономической политики, направленные на рост минимума оплаты труда, рассматриваются в работах Э. Аткинсона [24], Н. М. Римашевской [48], О. И. Шкаратан [45]. При этом А. Ю. Шевяков, В. С. Жаромский и В. В. Сопцов отмечают, что повышение МРОТ является мерой необходимой, но не такой однозначной, как это кажется на первый взгляд. Это, в частности, связано с тем, что в абсолютном выражении больший эффект в данном случае получают богатые домохозяйства, эти мероприятия не решают проблемы роста неравенства и несут в себе определенную опасность роста инфляции) [49].

Представленный выше анализ позволил нам выделить также три направления реализации государственной политики регулирования уровня региональной дифференциации населения по уровню доходов: во-первых, политика, направленная на повышение доходов бедного населения, во-вторых, политика, направленная на сокращение доходов сверхбогатого населения, в-третьих, политика стимулирования экономического роста, нейтральная к группам населения по уровню доходов и предполагающая безотносительное повышение уровня доходов населения.

Таким образом, сокращение уровня региональной дифференциации населения по доходам в настоящее время осуществляется путем реализации мер государственной политики, с одной стороны, по постановке стратегических целей и задач, предусматривающих сокращение дифференциации национального и регионального социально-экономического развития; с другой – по эффективной реализации конкретных мер в рамках налоговой, социальной и экономической политики.

Критика институционального подхода

Как показывает опыт, институциональное взаимодействие в аспекте перераспределительной политики, в основном сосредоточено на анализе вопросов эффективности реализации социально-экономической политики, опирающейся на, своего рода, «торги» между заинтересованными сторонами: органами власти, бизнесом и населением (работы А. Ю. Шевякова [49], Г. П. Литвинцевой, Е. А. Стукаленко, О. В. Воронковой [50], Л. В. Константиновой [51], В. Д. Руднева, А. В. Руссковой, В. А. Вишняковой [52] и других). Отсюда в институциональной теории уровень и динамика дифференциации населения по уровню доходов определяется в контексте перераспределительных мер в рамках национальных моделей регионального управления, а также реализуемой на различных уровнях социальной и экономической политикой. Особенностью данного подхода является то, что он основывается на позитивном анализе управляемого взаимодействия всех участников социально-экономических отношений.

Однако, как показала практика, данная политика едва ли может быть сведена к «политическим торгам» в рамках распределения общественных ресурсов. Формы их поведения намного разнообразнее и не могут обусловливаться лишь примитивной экономической мотивацией. Поэтому с начала 90-х годов в рамках данного подхода, рассматривающего институциональный механизм, как способ реализации государством перераспределительной политики выравнивания уровня социально-экономического развития территорий посредством «политических торгов» с населением, началось формирование нового направления, анализирующего институциональные механизмы самоорганизации населения. Как отмечает С. Е. Михайлов, «самоорганизация граждан проявляется там и тогда, где и когда в ней возникает объективная потребность, в тех сферах жизни, где государство действует недостаточно эффективно». При этом, по его мнению, «личная заинтересованность» граждан определяет эффективность решения поставленных задач [54]. Здесь следует отметить, что, если опыт реализации государственной политики в сфере сокращения региональной дифференциации населения по уровню доходов, опирающейся на институциональный механизм, в научной экономической литературе достаточно широко представлен, то механизм самоорганизации ограничен отдельными публикациями и не выглядит самостоятельно сформировавшейся теорией. 

Также, следует заметить, что согласно исследованию А.Г. Шеломенцева и С.В. Сятчихина [55] ограничиваясь рамками институционального подхода невозможно полноценно описать характер взаимосвязи между денежно-кредитными, инициативно-бюджетными, коммерческими и социальными институтами в системе финансовой самоорганизации населения (финансов местных сообществ). Указанные взаимосвязи обуславливаются комплексом институциональных, социокультурных и экономических связей, которые совместно приводят к возникновению синергетических эффектов [56].

Типология форм самоорганизации населения

В отечественной и зарубежной литературе можно встретить несколько подходов к типологизации форм самоорганизации населения. В частности, отмечается важность дальнейшего распространения форм самоорганизации населения на местном [57- 59] и национальном уровнях – гражданского общества «для решения проблем саморазвития человека как свободной и творческой личности» [60, с. 48]. Вишневский А.Г. указывает на значение демографической самоорганизации на уровне всего человечества [61].

Одним из наиболее распространенных подходов является выделение в качестве объекта анализа двух видов «добровольческой активности» населения. Во-первых, это различные институциональные формы участия населения в местном самоуправлении и его функционирование, под которым часто понимается «инициативная деятельность населения, самоорганизация граждан по месту жительства, направленная на удовлетворение материальных и духовных потребностей людей на местном уровне, в рамках которой из множества моделей самоорганизации местного населения выделяются два вида, опирающиеся на принципы децентрализации и деконцентрации: общественные и государственные [62]. Во-вторых, инициативные формы самоорганизации граждан. В последнем случае местное сообщество рассматривается как «неформальные самодеятельные, обретшие социальную структуру автономные объединения граждан, создаваемые с целью совместного самостоятельного решения насущных жизненных вопросов» [63, с. 15]. В этом случае самоорганизация населения рассматривается как «форма гражданской активности» проявляющаяся с целью «выражения коллективных требований-сообщений, затрагивающих проблемные условия жизнедеятельности всего местного сообщества или значительной его части» [64, с. 42].

При этом, институциональные формы самоорганизации населения достаточно хорошо изучены и описаны в научной литературе, в то время как последним (инициативным) посвящены лишь отдельные публикации социологического и политического характера, что связано с особенностями этих явлений, часто носящих неявный или скрытый характер.

В социальной географии выделяются территориальные формы самоорганизации населения, которые трактуются как «результат взаимодействия людей друг с другом и с территорией постоянного проживания на различных иерархических уровнях: макро-, мезо- и микроуровня» [59, с. 133]. По мнению Аргуновой Л.Г., территориальное общественное самоуправление является «формой социальной самоорганизации населения, позволяющей гражданам непосредственно участвовать в управлении территорией по месту проживания. Это средство решения многих социальных проблем силами самого населения» [57, с. 6].

Сидоркина З.И. отмечает высокую роль социальной самоорганизации в регионах, связанную с разной степенью заселенности и социокультурной спецификой территорий. При этом автор выделяет следующие формы самоорганизации: демографическую, как вид репродуктивного поведения населения; трудовую, как расширение форм занятости; этническую, проявляющуюся в иммиграционном перемещении граждан; семейную самоорганизацию [59]. По мнению З.И. Сидоркиной формы самоорганизации являются лишь «дополнением к организации жизни и выступают как средство апробации новых социальных технологий» [59, с. 138]. Эту идею развивает Самохвалов В.П., который пишет, что модели самоорганизации населения могут взять на себя часть функций государства, а именно борьбу с бедностью и социальную защиту населения [65].  При этом Байжанова Г.А. в процессах самоорганизации населения на ряду со спецификой среды расселения выделяет социокультурный аспект отражающий, с одной стороны, реализацию «социокультурного потенциала субъектов деятельности, опыт поколений, традиции», с другой – их «ситуационный и оппортунистический характер» [66].

Следует отметить, что наибольшее внимание исследователей уделяется территориальным формам самоорганизации [67]. Здесь можно выделить работы, посвященные территориальному общественному самоуправлению, представляющему форму самоорганизации граждан «по месту их жи­тельства на части территории поселения, внутриго­родской территории города федерального значения, городского округа, внутригородского района, а также в расположенных на межселенной территории насе­ленных пунктах (либо на части их территории) для самостоятельного и под свою ответственность осу­ществления собственных инициатив по вопросам местного значения»[2]. Аргунова Л.Г. считает, что «низовым элементом, фундаментом, зачатком системы новых общественных отношений, которые придут на смену существующим» [57, с. 5] являются ТОСы – Территориальное общественное самоуправление.  В тоже время, Фадеева О.П., Нефёдкин В.И. с более общих позиций рассматривают территориальные формы самоорганизации населения в контексте моделей реализации «регионального дирижизма»: консолидации средств для реализации инициатив сельских сообществ, реинкарнация «колхозного патернализма», формирование своеобразных «субвертикалей» власти, формирования институтов развития [68].

Выводы

Как показывает опыт, дифференциация социального и экономического развития воспринимается населением в контексте неравенства и социальной несправедливости, ограничивающей его права на получение благ. При этом к дифференциации в уровне жизни в масштабе крупного региона (области, края, республики) население относится как к чему-то неизбежному, на что оно повлиять не может, поэтому оно принимает одну из двух основных стратегий: мигрирует в другие регионы страны либо мирится с этой ситуацией и остается жить на территории. Последний вариант может быть обусловлен широким кругом обстоятельств: семейной ситуацией, привязанностью в малой родине, отсутствием финансовых возможностей и т.п. Однако, наряду с этими стратегиями встречается третий сценарий, включающий активные формы реакции на существующую «несправедливость», а именно механизмы самоорганизации (саморегулирования), находящиеся как в рамках существующего правового поля, так и выходящие за его пределы. При этом основным актором самоорганизации, как правило, выступает не все населения страны или региона, а местное сообщество [69], или как «общность граждан, проживающих на конкретной территории, взаимодействующих на основе взаимных ценностей, солидарных интересов, традиций, культуры участия и правового статуса для достижения совместных целей социально-экономического развития и объединенных институтом самоорганизации» [70, с. 921]. Сообществам присущи такие свойства как территориальная замкнутость и ограниченность миграции членов сообщества; устойчивое взаимодействие различных социальных групп [71]. Поэтому часто местные формы самоорганизации, обусловленные решением жизненно важных для местного населения проблем, связываются с функционированием сообществ, формирующихся по территориальным [72], профессиональным [73], социокультурным [74] и иным признакам, а также описанием этапов их становления [75].

Традиционно используемые инструменты реализации государственной политики, основанные на распределении финансовых ресурсов через механизмы межбюджетных отношений, являются недостаточно эффективными, а в условиях острого дефицита бюджетных ресурсов не способны обеспечить выравнивание качества жизни населения. Поэтому необходимо стимулировать повышение активности местного населения, в частности развития широкого круга форм его самоорганизации, опирающиеся на гармонизацию институтов местного самоуправления и развития местных сообществ на основе многообразия финансовых форм автономизации. На практике встречаются следующие формы самоорганизации населения в сфере финансов, направленные на решение острых проблемы повышения качества жизни местного населения: платежные, кредитные, бюджетные, производственные, торговые, инвестиционные, страховые, социальные [70].

Таким образом, вопросы дифференциации уровня жизни исторически оказались в различных сферах исследований: во-первых, теорий регионального развития, где населению отводится пассивная роль объекта оценки и обеспечения повышения его уровня жизни; во-вторых, институциональной теории, где он является одной из сторон общественных торгов при распределении ресурсов; в-третьих, теорий самоорганизации.

Одновременно исследование факторов региональной дифференциации предполагал учет: социально-экономических и природно-географических особенностей конкретных территорий; структуру и эффективность соответствующих формальных и неформальных институтов, составляющих основу региональной государственной политики; активную роль местного населения, в том числе его различных социальных групп.

Список литературы

  1. Пулатова И.Р. Региональная экономика в современных условиях: проблемы теории // Региональная экономика: теория и практика. 2011. № 45. С. 51-58.
  2. Минакир П. А. Экономика регионов. Дальний Восток / П.А. Минакир; отв. ред. А.Г. Гранберг; Рос. акад. наук, Дальневост. отд-ние, Ин-т экон. исследований. М.: ЗАО «Издательство «Экономика», 2006.
  3. Минакир П. Мнимые и реальные диспропорции экономического пространства // Пространственная экономика. 2008. № 4.
  4. Бахтизин А. Р., Бухвальд Е. М., Кольчугина А. В. Выравнивание регионов России: иллюзии программы и реалии экономики // Вестник Ин-та экономики РАН. 2016. № 1. С. 76–91.
  5. Анимица Е. Г., Сурнина Н. М. Экономическое пространство России: проблемы и перспективы // Экономика региона. 2006. № 3. С. 34–46.
  6. Смешко О. Г. Экономическая дифференциация субъектов Северо-Западного федерального округа (в измерении валового регионального продукта) // Экономика и управление. 2013. № 10(96).
  7. Коломак Е. А. Межрегиональное неравенство в России: экономический и социальный аспект // Пространственная экономика. 2010. № 1. С. 26–35.
  8. Аунапу Э. Ф., Свистула И. А. Некоторые подходы к сглаживанию внутрирегиональной поляризации территорий // Академический вестник. 2011. № 2(16). С. 22–27.
  9. Макенов М. М. Совершенствование государственного регулирования социально-экономической дифференциации регионов России // ЭКО. 2019. № 4(538). С. 173–191.
  10. Региональные аспекты долгосрочной экономической политики [Текст]: научный доклад / [Н. Н. Михеева, А. В. Суворов, А. А. Широв и др.] ; Российская академия наук, Институт народнохозяйственного прогнозирования, Институт экономики и организации промышленного производства СО РАН. – Москва: Издательский дом “Международные отношения”, 2018. – 68.
  11. Селиверстов В. Е. Мифы и рифы территориального развития и региональной политики России // Регион: экономика и социология. 2008. № 2. С. 194–224.
  12. Ходачек В. М. Конкуренция регионов как механизм социально-экономического развития: цели и результаты // Управленческое консультирование. 2012. № 2(46). С. 140–151.
  13. Гаджиев Ю. А. Зарубежные теории регионального экономического роста и развития // Экономика региона. 2009. № 2.
  14. Блауг М. Экономическая мысль в ретроспективе. М.: «Дело Лтд», 1994. С. 582–583.
  15. Гаджиев Ю. А. Теории кумулятивного роста и развития экономики // Известия Национальной академии наук Азербайджана. Серия: экономическая. 2014. № 1. С. 193–198.
  16. Изотов Д. А. Новая экономическая география: границы возможностей // Пространственная экономика. 2013. № 3. С. 123–160.
  17. Chen B. China Economic Review (2018), https://doi.org/10.1016/j.chieco.2018.05.001; OECD (2018), Productivity and Jobs in a Globalised World (How) Can All Regions Benefit? OECD Publishing. Paris. DOI: https://dx.doi.org/10.1787/9789264293137-en.
  18. Ten Raa T., Haoran P. (2005). Competitive pressures on China: Income inequality and migration // Regional Science and Urban Economics. Vol. 35(6). P. 671-699.
  19. Барсуков В. Н. Анализ региональной дифференциации демографического старения населения // Вопросы территориального развития. 2015. № 4(24).
  20. Локосов В. В., Рюмина Е. В., Ульянов В. В. Региональная дифференциация показателей человеческого потенциала // Экономика региона. 2015. № 4. С. 185–196.
  21. Меркулова Е. Ю., Меньшикова В. И., Спиридонов С. П. Региональная дифференциация условий и качества жизни населения старше трудоспособного возраста // Вестник Северо-Кавказского федер. ун-та. 2018. № 6 (69). С. 97–106.
  22. Доклад о человеческом развитии 2016. Человеческое развитие для всех и каждого. ПРООН. [Электронный ресурс]. URL: https://www.un-ilibrary.org/economic-and-social-development/2016_58f3a150-ru (дата обращения 05.05.2019).
  23. Человеческое развитие: новое измерение социально-экономического прогресса: учеб. пос. / под общ. ред. проф. В. П. Колесова (экономический факультет МГУ). М.: Права человека, 2008. С. 81. С. 631.
  24. Аткинсон Энтони Б. Неравенство: как с ним быть? М.: Издательский дом «Дело»; РАНХиГС, 2018.
  25. Пикетти Т. Капитал в XXI веке. М.: Ад Маргинем Пресс, 2016.
  26. Аганбегян А. Г. Преодоление бедности и сокращение неравенства по доходам и потреблению в России // ЭКО. 2017. № 9(519). С. 66–84.
  27. Бондаренко О. В. Региональные аспекты проблемы дифференциации доходов населения // Экономика, социология и право. 2017. № 4. С. 14–18.
  28. Гук С. В., Андреева С. Е. Снижение неравенства как фактор обеспечения эффективности реформ // Экономика: вчера, сегодня, завтра. 2017. Т. 7. № 8А. С. 25-33.
  29. Касьянов В. В., Мухачев В. В., Шаповалов С. Н. Тенденции межрегиональной трудовой миграции в Южном федеральном округе // Историческая и социально-образовательная мысль. 2016. Т. 8. № 4. Ч. 2. С. 71–75. DOI: 10.17748/2075-9908-2016-8-4/2-71-75.
  30. Вахтина М. А. Социальная справедливость как фактор экономического развития // Вестник Пермского ун-та. Сер.: Экономика. 2016. № 4(31). С. 22–30
  31. [1]Кузьменко В. В., Бескоровайная Н. С., Таран И. Л. Перспективы реализации социальной функции налогов // Финансы и кредит. 2007. № 9(249). С. 69–71
  32. Стиглиц Дж. Цена неравенства. Чем расслоение общества грозит нашему будущему. М.: изд-во «Э», 2017
  33. Чиньяно Ф. Тенденции неравенства доходов и его воздействие на экономический рост // Вестник международных организаций: образование, наука, новая экономика. 2015. Т. 10. № 3. С. 97–133.
  34. Hines A. (2019) Getting Ready for a Post-Work Future. Foresight and STI Governance. Vol. 13. № 1. P. 19–30. DOI: 10.17323/2500-2597.2019.1.19.30.
  35. Королева Л. П. Индивидуальное подоходное налогообложение в механизме перераспределительной политики: зарубежные рецепты для России // Налоги и налогообложение. 2018. № 5. С. 63–76. DOI: 10.7256/2454-065X.2018.5.26943.
  36. Лебедева Л. Ф. Социальное измерение бюджетно-налоговых инноваций в период президентства Трампа // Контуры глобальных трансформаций: политика, экономика, право. 2018. Т. 11. № 2. С. 46–62. DOI: 10.23932/2542-0240-2018-11-2-46-62.
  37. Стратегия-2020: Новая модель роста – новая социальная политика. Итоговый доклад о результатах экспертной работы по актуальным проблемам социально-экономической стратегии России на период до 2020 года. Кн. 1; под науч. ред. В. А. Мау, Я. И. Кузьминова. М.: ИД «Дело»; РАНХиГС, 2013.
  38. Тихонова Н. Е. Доходная стратификации в России: кросс-страновой и динамический анализ // Социологический журнал. 2017. Т. 23. № 4. С. 31–50.
  39. Гончаренко Л. И., Савина О. Н. Проблемы налогового регулирования социальной поддержки населения в Российской Федерации: региональный аспект // Экономика. Налоги. Право. 2015. № 6. С. 118–127.
  40. Войеков М. И., Анисимова Г. В. Политическая экономия неравенства. М.: ЛЕНАНД, 2018
  41. Иванов В. Н., Суворов А. В. Неравенство и бедность населения: опыт решения проблемы в России и за рубежом // Проблемы прогнозирования. 2006. № 3. С. 132–149
  42. Сычева И. Н., Пермякова Е. С. Зарубежный опыт и российская практика решения проблем социального равновесия в обществе // Экономика и бизнес: теория и практика. 2017. № 1. С. 99–105.
  43. Королева Л. П. Налогообложение собственности во Франции в контексте борьбы с имущественным неравенством // Налоги и налогообложение. 2017. № 8. С. 55–65. DOI: 10.7256/2454-065X.2017.8.23902.
  44. Королева Л. П. Налогообложение вмененных доходов от сдачи в аренду недвижимости против теневизации и имущественного неравенства // Финансы: теория и практика. 2017. Т. 21. Вып. 4. С. 138–149.
  45. Шкаратан О. И. Социально-экономическое неравенство в современном мире и становление новых форм социального расслоения в России // Мир России. Социология. Этнология. 2018. Т. 27. № 2. С. 6–35.
  46. Hines A. (2019) Getting Ready for a Post-Work Future. Foresight and STI Governance. Vol. 13. № 1. P. 19–30. DOI: 10.17323/2500-2597.2019.1.19.30.
  47. Ковалев С. Ю., Блам И. Ю., Зайцева И. Н. Реформа системы здравоохранения в России: социальные последствия коммерциализации // Регион: экономика и социология. 2005. № 3. С. 58–67.
  48. Римашевская Н. М. Социальная политика сбережения народа: радикальное изменение негативного тренда здоровья российского населения // Экономические и социальные перемены: факты, тенденции, прогноз. 2010. № 4(12). С. 48–61.
  49. Шевяков А. Ю., Жаромский В. С., Сопцов В. В. Социально-экономическое неравенство и бедность: состояние и пути снижения масштабов // Экономическая наука современной России. 2007. № 3(38). С. 62–74.
  50. Дифференциация доходов населения и государственная политика ее снижения в Российской Федерации: монография/ Г. П. Литвинцева, Е. А. Стукаленко, О. В. Воронкова. Новосибирск: НГТУ, 2012.
  51. Константинова Л. В. Социальная политика как фактор конструирования неравенства: новая модель патернализма // Власть. 2017. Т. 25. № 2. С. 16–21.
  52. Руднев В. Д., Русскова А. В., Вишнякова В. А. Заработная плата в России: от интегральной политики к государственному регулированию // Социальная политика и социология. 2017. Т. 16. № 2(121). С. 88–95
  53. Шевяков А. Ю. Мифы и реалии социальной политики // Вестник института социологии. 2010. № 1. С. 48–97.
  54. Михайлов С.Е. К вопросу о самоорганизации населения муниципального образования// Пробелы в российском законодательстве. 2010. №4. С. 34-35.
  55. Шеломенцев А. Г., Сятчихин С. В., Панченко А. Д., Степанникова А. П., Усова А. В. Участие местного сообщества в управлении местными финансами: проблема доверия // Московский экономический журнал. 2019. №13. [Электронный ресурс]. URL: https://cyberleninka.ru/article/n/uchastie-mestnogo-soobschestva-v-upravlenii-mestnymi-finansami-problema-doveriya (дата обращения: 24.12.2020). С. 573-574
  56. Шеломенцев А. Г., Сятчихин С. В. Особенности междисциплинарного подхода к исследо-ванию форм самоорганизации местных сообществ в сфере финансов// Вестник УГНТУ. Наука, образование, экономика. Серия: экономика. 2019. № 3(29). С. 24-32. DOI: 10.17122/2541-8904-2019-3-29-24-32. С. 30
  57. Аргунова Л.Г. Особенности территориальной самоорганизации населения в современной России// Материалы ивановских чтений. 2013. №3 (3). С. 11-17.
  58. Казанцева О.Л., Маньковская В.И. Территориальное общественное самоуправление: проблемы и перспективы развития// Алтайский юридический вестник. 2019. №3(27). С. 21-24.
  59. Сидоркина З. И. Территориальные особенности социальной самоорганизации населения в слабоосвоенном регионе// Известия российского государственного педагогического университета ИМ. А.И. Герцена. 2012. № 147. С. 132-140
  60. Резник Ю.М. Трансформация социального государства: от идеала к новым практическим формам// Вестник Нижегородского университета им. Н.И. Лобачевского. Серия: Социальные науки, 2019, № 2 (54), с. 44–51
  61. Вишневский А.Г. Демографический переход и проблема демографического саморегулирования. Ответ А.Б. Синельникову // Социологический журнал. 2019. Том 25. № 4. С. 93–104. DOI: 10.19181/socjour.2019.25.4.6820
  62. Усанов В. Е. Самоорганизация населения как основа эффективного местного самоуправления в России// Государство и право, 2012, № 6. С. 24–34
  63. Макогон Т. И. Социально-философский анализ роли и места муниципального общества в системе местного самоуправления // Вестник Томского государственного университета. 2008. № 310. С. 15–18.
  64. Барков Ф.А., Сериков А.В. Трансформация социальных практик самоорганизации населения в институты контроля качества публичных услуг// Историческая и социально-образовательная мысль. 2010. № 3 (5). С. 41-47
  65. Самохвалов В.П. Бедность в России и пути ее преодоле-ния// Фундаментальные и прикладные исследования кооперативного сектора эко-номики. 2019. № 5. С. 83-87
  66. Байжанова Г.А. Простран-ственная самоорганизация населения крупных городов: социокультурный аспект // Universum: Общественные науки: электрон. научн. журн. 2020. № 3(63). URL: http://7universum.com/ru/social/ archive/item/9184 (дата обращения: 17.12.2020).
  67. Lai S.-K. Evidence of urban spa-tial self-organization// Journal of Urban Management. https://doi.org/10.1016/j.jum.2020.11.002. [Электронный доступ]. URL: www.sciencedirect.com/science/article/pii/S2226585620303241 (дата обращения: 17.12.2020).
  68. Фадеева О.П., Нефёдкин В.И. «Региональный дирижизм» и сельская самоорганизация в Татарстане// Крестьяноведение. 2018. Т3. № 3.С. 95-114.
  69. Гордиенко А. А. Территориальное общественное самоуправление в местном сообществе. Новосибирск: РИО ГПНТБ СО РАН, 2005.
  70. Шеломенцев А.Г., Дорошенко С.В., Сятчихин С.В. Многообразие форм автономизации как необходимое условие живучести территориальных сообществ// В сборнике: Россия: Тенденции и перспективы развития. Ежегодник. Ответственный редактор В.И. Герасимов. 2019. С. 919-923.
  71. Халий И. А. Местные сообщества в России – носители инноваций и традиционализма// Власть. 2008. № 5. С. 19-26.
  72. Qu W., Qu G., Zhang X., Dixon R. The impact of public participation in environmental behavior on haze pollution and public health in China// Economic Modelling. https://doi.org/10.1016/j.econmod.2020.11.009. [Электронный доступ]. URL: www.sciencedirect.com/science/article/pii/S0264999320312451 (дата обращения: 17.12.2020).
  73. Weaver M.J.T., ‘Keeffe J.O, Hamer N., Palmer C.G. A civil society organisation response to water service delivery issues in South Africa drives transformative praxis. Part 1: Emergence and practice//Geoforum. Volume 107, December 2019, Pages 1-1. https://doi.org/10.1016/j.geoforum.2019.08.020
  74. Gabriel O. M., Awara E. F., Chig-ozie A. O., Charity O. K. Socio-economic appraisal of agitations by local oil communities: Evidence from Nigeria//Socio-Economic Planning Sci-ences. 2020. Vol. 72. https://doi.org/10.1016/j.seps.2020.100861.
  75. Wenger E. Communities of practice: learning as a social system Syst. Thinker, 9 (5) (1998), pp. 2-3

[1] В российской законодательной практике не подлежат налогообложению (освобождаются от налогообложения) следующие виды детских пособий: государственные пособия, включая пособия по безработице, беременности и родам, по уходу за больным ребенком (п. 1 ст. 2017 НК РФ), ежемесячные выплаты в связи с рождением (усыновлением) первого и (или) второго ребенка, осуществляемые в соответствии с ФЗ № 418 от 28.12.2017 (п. 2.1. ст. 217 НК РФ), а также суммы единовременных выплат (в том числе в виде материальной помощи), осуществляемых работодателями работникам (родителям, усыновителям, опекунам) при рождении (усыновлении, удочерении) ребенка, выплачиваемой в течение первого года после рождения (усыновления, удочерения) (п. 8 ст . 2017 НК РФ). Источник: ч. 1 НК РФ: [федер. закон № 146: принят Гос. Думой 31.07.1998] [Электронный ресурс] – Режим доступа: http://www.consultant.ru/document/cons_doc_LAW_19671/ (дата обращения 18.11.2019).

[2] ст. 27 Федерального закона от 6 октября 2003 г. № 131-ФЗ «Об общих принципах организации местного самоуправления на территории Российской Федерации»