УДК 330.342.3

DOI 10.24411/2413-046Х-2019-10292

ФОРМИРОВАНИЕ
ИНФРАСТРУКТУРЫ РАЗВИТИЯ КАДРОВОГО ПОТЕНЦИАЛА В УСЛОВИЯХ ЦИФРОВОЙ ЭКОНОМИКИ

FORMATION OF INFRASTRUCTURE OF DEVELOPMENT OF
PERSONNEL POTENTIAL IN THE CONDITIONS OF DIGITAL ECONOMY

Исследование выполнено при финансовой поддержке РФФИ и Правительства ХМАО-Югры в рамках научного проекта №18-410-860002\19 «Векторы цифровой экономики: формирование и развитие кадрового и научно-образовательного потенциала»

Волкова Инна Анатольевна, доктор
экономических наук, профессор кафедры коммерции и менеджмента, Нижневартовский
государственный университет, г. Нижневартовск

Volkova I.A.,via.uprav@gmail.com

Аннотация: Формирования
инфраструктуры цифровой экономики способствует расширению возможностей
традиционной системы образования в части развития кадрового потенциала. В
основе исследования заложены результаты анкетирования студентов высших учебных
заведений и субъектов малого и среднего бизнеса.  

Результаты исследования свидетельствуют, что системе
образования требуется пройти трансформацию и стать одним из базовых элементов
инфраструктуры формирования кадрового потенциала, что будет
способствовать широкому внедрению цифровых технологий, позволяющих на практике
реализовать идею интеграции образования, науки, производства и использовать все
преимущества этой интеграции в условиях цифровой экономики. 

Summary: The formation of
the infrastructure of the digital economy contributes to the expansion of the
capabilities of the traditional education system in terms of the development of
human resources. The study is based on the results of a survey of students of
higher educational institutions and small and medium-sized businesses.

The results of
the study indicate that the education system needs to undergo a transformation
and become one of the basic elements of an infrastructure for the formation of
human resources, which will contribute to the widespread adoption of digital
technologies that will make it possible to put into practice the idea of
integrating education, science, production and using all the advantages of this
integration in digital economics.

Ключевые слова: цифровая
экономика, инфраструктура; система образования; кадровый потенциал; малое и
среднее предпринимательство.  

Keywords: digital economy,
infrastructure; education system; personnel potential; small and medium
enterprises.  

Введение. Развитие кадровых технологий
цифровой экономики формирует предпосылки изменений в экономике региона. Вектор
развития экономических систем включает в себя ряд структурных преобразований: формирование
инфраструктуры, обеспечивающей воспроизводство цифровых технологий, необходимых
для развития кадрового потенциала; нормативно-правовой базы, позволяющей
использовать элементы цифровой экономики; стимулирование разработки новых
бизнес-моделей и организационного взаимодействия между экономическими
субъектами.

В России не сформирован комплексный подход к мониторингу
цифровой трансформации, включающей измерение основных направлений и факторов
эффективного использования цифровых технологий как на уровне отдельных отраслей
и регионов, так и страны в целом [6]. В качестве решения можно считать цифровую
трансформацию, затрагивающую такие факторы как: инфраструктура, человеческий
капитал, деловая среда, государственная политика и регулирование,
информационная безопасность.

Для решения проблем в области образования система подготовки
кадров высокой цифровой компетентности должна быть обеспечена при помощи
инфраструктуры, основанной на глубоком проникновении ИКТ в образовательные
организации всех уровней [5].

Инфраструктура станет основой для развития цифрового сектора,
который объединяет цифровые: правительство, образование, здравоохранение,
культуру, науку, потребителя и бизнес.

Цель и методы исследования. Целью
исследования является выявление направлений формирования инфраструктуры,
способствующей развитию кадрового потенциала.  

В основу исследования
заложены системный и ситуационный подходы. Научное исследование носит
прикладной характер. При проведении исследований использованы методы:
монографический, аналитический, абстрактно-логический, сравнения,
количественного и качественного анализа и др.

Совершенствование процесса обучения невозможно без учета мнения
всех участников образовательного процесса. В ближайшее
десятилетие экономическая ситуация на рынке труда будет меняться под влиянием
цифровых технологий [4]. Образование станет источником формирования новой
управленческой команды, способной стать конкурентной в условиях цифровой
экономики. Человеческий капитал, выраженный через знания, умения и навыки
станет главным ресурсом, ценность которого будет зависеть от глубины
накопленных знаний. В этих условиях от государства, образовательных
организаций, бизнеса следует ожидать взаимодействия в направлениях подготовки,
переподготовки и повышения квалификации населения, помощь в трудоустройстве
высвобождаемого персонала.

Результаты
исследования. Исследование проводилось в
два этапа. На первом этапе проведено анкетирование студентов высших учебных
заведений. В анкетирование приняли участие 659 обучающихся. Среди респондентов
преобладали студенты 1-2 курса – 57%, количество студенты старших курсов – 35%
и 9% обучающихся магистратуры. 

В борьбе за лидирующие технологические позиции наиболее перспективной возможностью является использование высокого потенциала персонала организаций, обучение которого невозможно без применения современных технологий и прочих комплексных мер по развитию персонала, основанных на роботизации и автоматизации процессов. В процессе анкетирования обучающихся высших учебных заведений на вопрос «Какие факторы влияют на изменения профессиональной деятельности?» респонденты отметили (рисунок 1), что наиболее значимыми факторами влияющим на изменения профессиональной деятельности могут стать: внедрение новых технологий (67,5%), экономическая и политическая ситуация в мире (46,7%), а также автоматизация и роботизация бизнес-процессов и профессиональная конкуренция на рынке труда (31,5%).

Обучающие, находясь на этапе получения профессионального образования, предполагают, что будущие профессии претерпят существенные изменения, связанные с внедрением цифровых технологий, а системе образования требуется пройти трансформацию и стать одним из базовых элементов инфраструктуры формирования кадрового потенциала для цифровой экономики [2]. Инфраструктура может включать: образовательные организации, учебные центры, исследовательские центры, телекоммуникационные компании, предпринимателей, маркетинговые компании, профессиональные объединения и другие составные элементы. Синергетический эффект от взаимодействия элементов инфраструктуры возможен благодаря: 

• — объединению различных обучающих технологий, форматов обучения и технических инноваций в единую образовательную систему. Решающее значение будет иметь правильное распределение функционала между преподавателями и цифровыми средствами поддержки обучения;
• — повышению качества цифрового образования за счет лучшего анализа данных, прогнозирования, разработки и запуска передовых образовательных продуктов с применением искусственного интеллекта;
• разработке нормативно-правовой и научно-методической базы, новых образовательных стандартов, программ, профессиональных нормативных документов и требований к описанию компетенций цифровой экономики, механизма общего, профессионального, дополнительного образования в интересах цифровизации;
• предоставлению возможности обучения на протяжении всей жизни, освоение цифровых компетенций всеми возрастными группами населения,   стиранию границ между работой и обучением, повышению квалификации в режиме реального времени и без отрыва от производства;
• сокращению разрыва между академическим образованием и профессиональной деятельностью, привлечение к реализации образовательных программ специалистов-практиков, являющихся носителями профессиональных компетенций;
• повышению уровня цифровой грамотности населения, совершенствованию навыков использования преимуществ цифровых сервисов;
• созданию корпоративных университетов, открытых онлайн-курсов, краткосрочных курсов повышения квалификации;
• формированию у молодого поколения ценностного ориентира на получение высшего образования, которое значительно проигрывает медиаресурсам, интернету, социальным цифровым приложениям. Ориентация молодежи на развитие по индивидуальной образовательной траектории и личностное саморазвитие [3].

На втором этапе исследования
проведено анкетирование субъектов малого и среднего предпринимательства. В
анкетировании участвовало 120 человек, структура респондентов по возрасту: 45%
в возрасте 30-39 лет, 30% — 20-29 лет, 20% — 40-49 лет. Структура представленных
организаций по средней численности работающего персонала: 72,5% — малые
предприятия и 27,5% — средние предприятия. Вид деятельности респондентов в
большей степени представлен торговлей – 20%, транспортное обслуживание — 12,5% ,
10% — лесное хозяйство, 7,5% — материально-техническое обеспечение.

На вопрос «Какие направления цифровой экономики наиболее актуальны для развития региона?» (рисунок 2) респонденты считают, что актуальными являются: нормативное регулирование (54,1%), информационная безопасность (51,4%), кадры и обслуживание (46,8%).

Процесс взаимодействия «вуз – предприятие» сегодня подвержен высокой
степени бюрократизации [1]. Наиболее крупные организации создают и развивают
собственные корпоративные университеты или создают собственные кафедры на базе
высших учебных заведений. Малый и средний бизнес не имеет такой возможности,
поэтому зачастую лишен сотрудников, обладающих необходимыми компетенциями.

На вопрос «Какие меры по внедрению элементов цифровой экономики необходимы в первую очередь?» респонденты считают (рисунок 3), что в процессе внедрения цифровых технологий необходимо получать актуальную информацию о новых технологиях (50%), иметь льготный и упрощенный доступ к источникам финансирования при внедрении новых технологий (42,1%) и обеспечить организационную и правовую защиту личности и бизнеса (44,7%).

Возможность
иметь доступ к актуальной информации и к источникам финансирования при
внедрении новых технологий, обеспечить организационную и правовую защиту
личности и бизнеса можно при наличии развитой инфраструктуры,
стимулирующими мерами которой станет: государственная поддержка инновационных
проектов, внедрение экономических субъектов в процесс воспроизводства цифровых
технологий, трансфер производства цифровой продукции на внутренние и внешние
рынки, формирование новой технологической основы для развития социальной и
экономической сферы, аккумулирование информации и оптимизация знаний.  

Заключение. Проблемы, стоящие перед системой
образования способствуют поиску новых путей обеспечения конкурентоспособности
через формирование инфраструктуры, в структуре которой создание центров
инновационного, технологического и социального развития внутри страны.

Формирование инфраструктуры будет способствовать широкому внедрению цифровых технологий, позволяющих на практике реализовать идею интеграции образования, науки, производства и использовать все преимущества этой интеграции в условиях цифровой экономики.  

Библиографический список

1. Волкова И.А., Галынчик Т.А. Концепция развития кадрового и научно-образовательного потенциала региона в условиях цифровой экономики // Вестник Белгородского университет кооперации, экономики и права. 2018.  №6 (73). С. 71-81.
2. Галынчик Т.А. Цифровая экономика как направляющий тренд в профессиональной подготовке кадров // Цифровой регион: опыт, компетенции, проекты: сборник статей Международной научно-практической конференции (г. Брянск, 30 ноября 2018 г.). Брянск: Брян. гос. инженерно-технол. ун-т., 2018. С. 97-100.
3. Нежмединова Ф.Т., Барабаш Н.С. Трансформация образования в условиях формирования цифровой экономики //Инноватика и экспертиза. 2018. №2 (23). С. 120-128.
4. Петрова В.С., Щербик Е.Е. Измерение уровня сформированности цифровых компетенций // Московский экономический журнал. 2018. № 5. С. 114-124. Режим доступа: http://qje.su/otraslevaya-i-regionalnaya-ekonomika/moskovskij-ekonomicheskij-zhurnal-5-2018-114/ (дата обращения: 20.12.2019).
5. Салухов В.И., Соколов Б.В. Образовательная компонента в формировании и становлении системы распределения ситуационных центров и центров компетенций // Стратегические приоритеты. 2017. №2(14). С. 138-147.
6. Щербик Е.Е., Галынчик Т.А. Векторы устойчивого развития ХМАО-Югры в условиях цифровой экономики / Региональная экономика и управление: электронный научный журнал. №4 (56). Режим доступа: https://eee-region.ru/article/5617/ (дата обращения: 20.12.2019).

УДК  336.763

DOI 10.24411/2413-046Х-2019-10286

Экономико-правовые принципы добропорядочности,
разумности и справедливости в понятии недобросовестной конкуренции на рынке ценных бумаг

Economic and legal principles
of integrity, reasonableness and justice in the concept of unfair competition in the securities market

Загоруйко Игорь Юрьевич, доктор экон.
наук., профессор, Федеральное государственное бюджетное образовательное
учреждение высшего образования «Пермский государственный
аграрно-технологический университет имени академика Д.Н. Прянишникова», Пермский
военный институт войск национальной гвардии Российской Федерации, г. Пермь

 Zagoruyko Igor Yuryevich, Doctor of
Economics, Federal State Educational Institution of Higher Education «Perm
State Agrarian-Technological University named after academician D.N.
Pryanishnikova», The Perm Military Institute of the National Guard Troops of
the Russian Federation

Аннотация: Признак противоречия принципам добропорядочности, разумности и
справедливости носит факультативный характер и значение действия каждого из них
самостоятельно по отношению друг к другу. Поведенческие акты участника
предпринимательской деятельности признаются недобросовестной конкуренцией, если
они противоправны и (или) противоречат принципам добропорядочности и (или)
разумности и (или) справедливости. Контекстное соотношение рассматриваемых
принципов с нравственными началами правового регулирования наталкивает на
мысль, что «при всей взаимосвязи и взаимозависимости социального и правового
регулировании общественных отношений каждый из названных регуляторов носит
относительно независимый характер, реализуется посредством свойственных ему
юридических средств, приобретая в определенном смысле самодостаточный характер».

Summary: A sign of a contradiction to the principles of
integrity, reasonableness and justice is optional and the significance of the
actions of each of them independently in relation to each other. The behavioral
acts of a participant in entrepreneurial activity are recognized as unfair
competition if they are unlawful and (or) contrary to the principles of good
decency and (or) rationality and (or) justice. The contextual correlation of
the principles under consideration with the moral principles of legal
regulation suggests, «With all the interconnectedness and interdependence of
social and legal regulation of public relations, each of these regulators has a
relatively independent character, is implemented through its own legal means,
becoming self-sufficient in a certain sense».

Ключевые слова: экономика, рынок ценных бумаг, прибыль, недобросовестная
конкуренция, биржа, конкуренция, рынок, стоимость.

Key words: economy, securities market, profit, unfair
competition, exchange, competition, market, value.

Достаточно часто возникают споры при
обсуждении вопроса необходимости введения в понятие «недобросовестная
конкуренция» категорий добропорядочности, разумности и справедливости. Недолгая история
российского конкурентного законодательства показала, что суть определения
недобросовестная конкуренция не претерпела в своей сущности значительных
изменений почти за три десятилетия, но в то же время камень преткновения
заключается именно в необходимости или в отсутствии такой необходимости
оценивать действия участников рыночных отношений на предмет соответствия
принципам добропорядочности, разумности и справедливости.

Существенной критике подвергается
абстрактность данных категорий, отсутствие возможности дать им строгое
определение. Так в своих трудах, Т.А. Даурова высказывает мнение относительно
недопустимости использования категорий добропорядочности, разумности и справедливости
в легальном определении недобросовестной конкуренции ввиду ее понимания только
как правонарушения: «… за совершение недобросовестной конкуренции применяются
достаточно суровые санкции, предусмотренные КоАП РФ и даже УК РФ.
Соответственно, требуется четкое законодательное определение признаков
правонарушения, совершение которого служит основанием для наступления
юридической ответственности» [9].

В то же время Д.А. Петров[11] указывает на
то, что введение такого рода оценочных категорий вызвано расширением сферы
действия запрета на недобросовестную конкуренцию, ограничивающуюся не только
нарушением законодательно закрепленных запретов, но и совершением
хозяйствующими субъектами любого рода действий вопреки правам и законным
интересам их конкурентов.

А.Н. Варламова, анализируя законодательные
критерии отнесения тех или иных действий к недобросовестной конкуренции,
задается следующим вопросом: если действие само по себе противоречит
законодательству, зачем введены такие критерии, как противоречие добросовестности,
разумности и справедливости? «Указание на данные критерии при такой ситуации
бессмысленно» [5], полагает А.Н. Варламова и предлагает отказаться от такого критерия,
как «противоречие требованиям законодательства», поскольку недобросовестную конкуренцию
правильнее определять исключительно через требования морально-этического
характера.

Можно выделить также третью точку зрения на
решение данного спора, а именно как отмечает А.Е. Молотников, что при
рассмотрении перспектив регулирования отечественного рынка ценных бумаг все же
нецелесообразен переход к регулированию исключительно на основе принципов[12].
С одной стороны, предоставление участникам рынка максимальной свободы в
создании финансовых инструментов может спровоцировать волну мошеннических
действий недобросовестных эмитентов. А, с другой стороны, справедливо замечание
о неэффективности преимущественно императивного воздействия. Следовательно, для
оптимального правового регулирования отношений, возникающих на фондовом рынке,
требуется наличие баланса между двумя подходами[10].

Добросовестность (обязанность субъектов
гражданского права действовать добросовестно) признается одним из общих начал
гражданского права, что вытекает как из статьи 1 Гражданского кодекса РФ
«Основные начала гражданского законодательства», так и из сути данного
принципа. Однако, в определении понятия недобросовестной конкуренции содержится
указание не на добросовестность, а на добропорядочность. В.Н. Бабаев различает
понятия добропорядочности и добросовестности, причем добросовестность
рассматривается только в качестве характеристики исполнения обязанностей:
«добропорядочность – это образ поведения человека, характеризующийся
соблюдением тех правил, норм, условий жизни, принципов, которые считаются
положительными. Добросовестность следует понимать, как честное, со всей
тщательностью и аккуратностью выполнение обязанностей, старательность,
исполнительность».

Разница между понятиями добросовестности и
добропорядочности крайне эфемерна, и едва улавливается границей нашего понимания,
но все-таки добросовестность представляется более широкой по своему охвату
категорией, формулировка которой в качестве общего начала гражданского права
подразумевает общее предписание, адресованное всем участникам гражданских
правоотношений. Добропорядочность – это, скорее, одно из проявлений
добросовестного поведения стороны, как можно согласиться с определением В.Н.
Бабаева, – это образ поведения, а применительно к сфере предпринимательских
отношений, добропорядочность можно сформулировать как определенную идеальную
модель (образ, даже стереотип) делового поведения хозяйствующего субъекта,
характеризующегося соблюдением норм и правил, принятых обществом в качестве
положительных.

В то же время поведение субъекта
конкурентных отношений невозможно рассматривать вне связи с другими субъектами,
на которых он воздействует, так как конкурентные отношения специфичны тем, что
они подразумевают такие поведенческие акты одних субъектов по отношению к
другим, которые направлены на противоборство, соперничество с целью получения
определенного выгодного положения в той или иной рыночной нише.
Добропорядочность можно признать нравственно-этической основой таких отношений,
в первую очередь, подразумевающей соблюдение сложившихся в деловом обществе,
стандартов положительного поведения – правил деловой этики.

Центральный банк России обращает особое
внимание на ряд практик, встречающихся в деятельности участников рынка ценных
бумаг, которые признаются недобросовестными, но прямо не нарушающими
закрепленные в законе запреты. Отметим, что выпуск аналитическими
подразделениями профессионального участника рынка ценных бумаг отчета, содержащего
преднамеренно положительную оценку ценных бумаг и свидетельствующего об их
инвестиционной привлекательности, который создается исключительно в целях
реализации принадлежащих или ему, или его клиенту (в рамках договора
брокерского обслуживания) крупного пакета ценных бумаг, уровень ликвидности
которых недостаточен для исполнения данного поручения на бирже в желаемые
сроки. После искусственного создания таким образом выгодных клиенту рыночных
параметров (цены, спроса, предложения, объема торгов) могут совершаться сделки
по реализации указанного пакета ценных бумаг в собственных интересах или в
интересах своего клиента по предварительному соглашению с контрагентом.

В данном примере аналитический отчет,
распространенный среди широкого круга лиц, использован профессиональным
участником рынка ценных бумаг в качестве инструмента воздействия на
потенциальных покупателей с целью реализации крупного пакета ценных бумаг.

Искусственное, то есть умышленное создание
участником рынка ценных бумаг благоприятного (но не соответствующего истине)
информационного фона для реализации инвестиционных решений на финансовом рынке
– это действие, напрямую противоречащее принципу добропорядочности, а также
отчасти принципу справедливости, о котором ниже также пойдет речь. По мнению
Банка России, подобная практика выпуска и распространения профессиональными
участниками рынка ценных бумаг аналитических отчетов носит недобросовестный
характер, независимо от того, приводят ли реализуемые таким образом решения
(операции и сделки) к существенным отклонениям рыночных параметров финансового
инструмента или нет.

Специфика рынка ценных бумаг заключается в
том, что его волатильность крайне восприимчива к любой информации, относящейся
к рыночным параметрам финансового инструмента, особенно представленной в виде
выводов и рекомендаций, распространяемых среди широкого круга лиц, поэтому
любое умышленное искажение участником рынка ценных бумаг этих сведений в своих
целях не будет соответствовать соблюдением норм и правил, принятых деловым
сообществом в качестве положительных.

В литературе в рамках дискуссии о понятии
недобросовестная конкуренция нередки утверждения о том, что конкуренция в
рыночной экономике недобросовестна по своей сути, а значит, несправедлива. В.А.
Дозорцев приравнивал недобросовестную конкуренцию к несправедливой и пояснял,
что недобросовестной конкуренцией можно считать лишь действия, совершенные в
нарушение не законов, а обычаев делового оборота, требований добрых нравов,
разумности и справедливости.

Рассматривая принцип справедливости, мы не
можем не обратиться к теме социальной справедливости конкурентных отношений,
которая теперь достаточно часто поднимается в научной литературе[2]. В. В.
Бурба, О. А. Ломовцева отметили, что в 90-х годах прошлого века, когда были
приняты первые нормативно-правовые акты в сфере защиты конкуренции, в государственной
политике не был сделан акцент на универсальное решение проблем общества, в том
числе обеспечение социальной справедливости[3]. Тогда ставились цели, прежде
всего, утилитарные – было необходимо как можно скорее наладить управление
экономикой, перешедшей на качественно иной виток своего развития. В настоящее
время ситуация изменилась: с широким развитием сферы рынка и внедрением
различными государственными программами идей о преобразовании рыночных
отношений в средство социальных инноваций правовое государство, в основу
функционирования которого, в частности, заложены принципы верховенства закона,
гарантированности прав и свобод человека, взаимной ответственности государства
и личности, берет на себя прямые обязательства закрепить и обеспечить наиболее
эффективный механизм развития конкурентной среды. В таких условиях идея
обеспечения социальной справедливости становится всеобъемлющей.

В. А. Вайпан в своих трудах пишет о том,
что в основе добросовестной конкуренции лежат требования справедливости – соответственно,
их нарушение способно причинить убытки конкурентам, равно как и прочим
хозяйствующим субъектам, или нанести вред их деловой репутации, что будет
противоречить принципу социальной справедливости[4].

Социальный характер справедливости
конкуренции подразумевает учет интересов всего общества в целом, а не только
его определенной части, участвующей в рыночных отношениях, и именно этот
признак позволяет говорить о справедливости как определенном положении
участников общества в условиях формального равенства, в котором пределы разных
групп субъективных прав одних (даже при их бездействии, неосуществлении этих
прав) признаются и не нарушаются действиями третьих лиц, принявших решение
реализовать также принадлежащие им права. В то же время, хотелось бы отметить,
что социальная справедливость как категория носит более широкий характер нежели
принцип справедливости, на который сделана ссылка в определении
недобросовестной конкуренции, и служит основным ориентиром, прежде всего, для
построения и реформирования законодательства о защите конкуренции, поэтому
нельзя говорить об их содержательном равенстве. Авторы научного сборника «Об
актуальных вопросах современного конкурентного права» сделали анализ внесенных
изменений в законодательство Федеральным законом от 5 октября 2015 года №
275-ФЗ[1] с позиции реализации принципов социальной справедливости.

Принцип справедливости, которому не должны
противоречить действия хозяйствующих субъектов в целом и участников рынка
ценных бумаг в частности, характеризует баланс между пределами субъективных
прав хозяйствующих субъектов, который будет нарушен при совершении одними
хозяйствующими субъектами актов недобросовестной конкуренции в отношении других
хозяйствующих субъектов.

Разумность определяется путем создания
деперсонализированного образа среднестатистического, здравого субъекта права,
способного осознавать и предвидеть свое поведение не хуже среднего человека[7].
В литературе довольно часто парные категории «добросовестность и разумность»
наделяются различным содержанием. В частности, подчеркивается, что разумность
следует рассматривать как осознание необходимости определенного поведения, а
добросовестность – как требование со стороны к такому поведению[8]. Таким
образом, являясь юридической характеристикой действий, добросовестность и
разумность в гражданском праве указывают на определенную модель правомерного
поведения субъекта гражданского правоотношения[6].

В то же время не стоит забывать о том, что
особенность применения принципов зависит от конкретных обстоятельств. На стадии
формулирования положений закона невозможно заранее предугадать ситуации, в
которых будет нарушены эти принципы. Исходные данные для построения конструкции
тех или иных запретов будут заключаться только в специфических особенностях
рынка ценных бумаг. По своему существу именно они составляют то, что мы можем
знать заранее. Основываясь на этих особенностях, можно предполагать насколько
противоречат рассматриваемым принципам поведение субъекта на фондовом рынке.

Кроме того, если перевести взгляд на
правоприменительную стадию с целью анализа поведения участника рынка ценных
бумаг на соответствие принципам добропорядочности, разумности и справедливости,
важно выяснить насколько этот участник освоил или должен был освоить специфику
фондового рынка, в особенности профессиональный участник (не зря конкурентное
законодательство выделяет их особенным образом, подчеркивая профессиональный
статус и усиливая их ответственность), ведь знание этой специфики дает
возможность действовать против интересов остальных участников. Следовательно,
вывод, к которому мы приходим, заключается в том, что принцип разумности
позволяет нам выяснить насколько очевидными с учетом знаний специфики рынка ценных
бумаг, при обладании всей необходимой информацией и отсутствии чрезвычайных
обстоятельств для участника рынка ценных бумаг представлялись последствия от
его действий в виде влияния на параметры торгов.

Список литературы

1. О внесении изменений в Федеральный закон «О защите конкуренции» и
   отдельные законодательные акты Российской Федерации: Федеральный закон от
   05.10.2015 № 275-ФЗ // СЗ РФ. 12.10.2015. № 41.
2. Бобков К.И., Корочкин
   М.В. Социальная справедливость в современной рыночной экономике // Вестник
   МГСУ. 2007. № 2.
3. Бурба В.В, Ломовцева
   О.А. Основы антимонопольной деятельности. Волгоград, 2001. С. 81.
4. Вайпан В.А. Четвертый
   антимонопольный пакет» и социальная справедливость // Актуальные вопросы
   современного конкурентного права: сб. науч. тр. / М.: ПБОЮЛ, 2017. C. 26.
5. Варламова А.Н.
   Недобросовестная конкуренция: направления совершенствования правового
   регулирования // Юрист. 2015. № 1. С. 3.
6. Василенко Е.В.
   Категории «добросовестность» и «разумность» в гражданском праве: вопросы
   соотношения: автореф. дисс. … канд. юрид. наук. Москва, 2012. С. 3.
7. Вердиян Г.В. Реформа
   гражданского законодательства и принцип добросовестности в общих положениях
   Гражданского кодекса Российской Федерации // Новый юридический журнал. 2014. №
   1. С. 15.
8. Гутников О.В. Содержание
   корпоративных отношений // Журнал российского права. 2013. № 1. С. 60.
9. Даурова Т.А.
   Недобросовестная конкуренция: эволюция понятия // Законодательство и экономика.
   2016. № 1. С. 78.
10. Молотников А.Е.
    Современное состояние и перспективы правового регулирования финансового рынка в
    России // Предпринимательское право. 2014. № 2. С. 62.
11. Петров Д.А. Нарушение
    правил добросовестной конкуренции // Юрист. 2015. № 41. С. 56.
12. Правовое регулирование
    рынка ценных бумаг: учебник / под ред. проф. А.Е. Молотникова. М.: ПБЮЛ, 2015.
    С. 254.

УДК  658.5.011

DOI 10.24411/2413-046Х-2019-10285

Экономико-правовая природа утверждений по вопросам возникновения товариществ в Германии и Англии

Economic and legal nature of allegations regarding partnerships in
Germany and England

Загоруйко Игорь Юрьевич, доктор экон. наук.,
профессор, Федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение
высшего образования «Пермский государственный аграрно-технологический
университет имени академика Д.Н. Прянишникова», Пермский военный институт войск
национальной гвардии Российской Федерации, г. Пермь

 Zagoruyko Igor Yuryevich, Doctor of Economics,
Federal State Educational Institution of Higher Education «Perm State
Agrarian-Technological University named after academician D.N. Pryanishnikova»,
The Perm Military Institute of the National Guard Troops of the Russian
Federation

Аннотация: В статья посвящена экономико-правовой природе Законодательства Англии о
товариществах, которая аналогично с Германией, отличается постоянством норм в
формировании системы товариществ. При этом здесь было принято значительно
большее число актов, которые хотя бы отчасти затрагивали статус товариществ.
Все они были взаимосвязаны между собой и закладывали общую идею. Спорным
вопросом является основа английских норм, поскольку не все ученые согласны с
тем, что положения римского права заложили их основу. При этом можно встретить
упоминания о том, что первоначальная форма товариществ в Англии — societas, что
является договором товарищества из римского права. В связи с этим нам
представляется наиболее логичным считать, что нормы римского права хотя бы
отчасти, но повлияли на развитие права Англии, в том числе на нормы о
товариществах. Стоит отметить, что среди
ученых не сложилось единого мнения о том использовались ли нормы римского права
при развитии права Англии или нет. Одна группа ученых считала, что нормы
римского частного права не оказали заметного влияния на формирование
английского права, в отличие от других стран континентальной Европы. Другие
наоборот считают, что римское право послужило основой и для норм английского
права. Ранее указанная ссылка на договор товарищества — societas говорит о
преемственности норм именно римского права. Отметим,
что экономико-правовая природа Законодательства Англии о товариществах,
аналогично с Германией, отличается постоянством норм в формировании системы
товариществ.

Summary: The article is devoted to the economic and
legal nature of the Partnership Law of England, which, similarly to Germany, is
distinguished by the constancy of the norms in the formation of the partnership
system. At the same time, a significantly larger number of acts were adopted
that at least partially affected the status of partnerships. All of them were
interconnected and laid the common idea. A controversial issue is the basis of
English standards, since not all scholars agree that the provisions of Roman
law laid the foundation for them. At the same time, one can find references to
the fact that the initial form of partnership in England is societas, which is
a contract of merchantship from Roman law. In this regard, it seems to us the
most logical to consider that the norms of Roman law, at least in part, have
influenced the development of English law, including the rules on partnerships.
It is worth noting that among scholars there was no consensus on whether the
norms of Roman law were used in the development of the law of England or not.
One group of scholars believed that the rules of Roman private law did not have
a noticeable effect on the formation of English law, in contrast to other
countries of continental Europe. Others, on the contrary, believe that Roman
law served as the basis for the norms of English law. The previously mentioned
reference to the partnership agreement — societas speaks about the continuity
of the rules of the name of Roman law. It should be noted that the economic and
legal nature of the Law of England on partnerships, similarly to Germany,
differs in the constancy of norms in the formation of the partnership system.

Ключевые слова: экономика, конкуренция, рынок, товарищества,
предпринимательство, управление, закон, прибыль, экономико-правовая природа.

Key words: economy, competition, market, partnerships, entrepreneurship,
management, law, profit, economic and legal nature.

 Интерес к исследованию истории товарищеских объединений Германии
связан с тем, что Россия заимствовала множество положений о товариществах
именно из германского права, отчасти в связи с тем, что указанные страны
являются членами романо-германской или континентальной правовой семьи. В свою
очередь интерес к исследованию истории развития товарищеских объединений Англии
обусловлен тем, что она наоборот входит в состав англо-американской правовой
семьи, имеющей свои особенности в правовом регулировании.

Исследование экономико-правовой
природы развития товарищеских объединений следует начать с Германии. В
литературе существует несколько точек зрения на счет даты начала развития
товарищеской формы. Некоторые ученые склоняются к тому, что этой датой является
конец XV века, когда Дигесты Юстиниана были рецепированы
в право Германии и стали использоваться имперским судом[8]. Кроме того, в конце
XV века в Аугсбурге был учрежден банкирский дом Фуггеров на основе
товарищеского договора, что говорит о применении товарищеской формы на практике
уже к этому времени. Другие авторы считают, что «основные нормы договора
товарищества в редакции римского частного права начинают применяться в Германии
с XIII в. Данная точка зрения основана на том
историческом факте, что с середины XIII в. в сфере торговли Германской империи начинают активно применяться
нормы из «Книги обычаев г. Милана», принятой в 1216 г. Договор товарищества в
указанном источнике права трактовался на основе принципов и норм римского
частного права» [4].

Экономическое
положение о товариществе впервые было закреплено в Законе Общегерманском
торговом уложении 1861 года[6], которое устанавливало порядок регулирования
торговых товариществ (полное и на вере или коммандитное), негласных товариществ
и объединений для заключения отдельных торговых сделок за общий счет.

Объединение в
1871 году Германии, сопровождающееся подъемом во всех областях германской
экономики, возникновением ряда новых форм частноправовых объединений
(промышленного товарищества, товарищества с ограниченной ответственностью и
др.), привело к необходимости кардинального реформирования торгового
законодательства. Результатом этого стало принятие в 1892 году Имперского
закона о товариществах с ограниченной ответственностью. Закон был вызван
потребностью общества в форме, которая выполняла бы то же назначение, что и
акционерное общество. При этом данная форма отличалась бы от общества
смягчением формальных строгостей, в части отчетности, порядка учреждения,
оплаты и изменения капитала. Но ученые отмечают, что эта форма хоть и имела
практический успех, но в большей степени была «дутым предприятием». В 1897 году
было принято новое Германское торговое уложение, которое продолжает действовать
до настоящего времени[3]. В его основу легли нормы ранее действовавшего
Общегерманского торгового уложения 1861 года. Толчком к его созданию стало
принятие в 1896 году Германского гражданского уложения, по отношению к
предписаниям которого положения торгового права должны были занять место
специальных норм[5]. В связи с этим новое торговое уложение не содержало общих
положений, закрепив лишь действующие в торговом обороте принципы и институты[9].
Поскольку новое уложение действуют в Германии и в настоящее время, то детальное
рассмотрение его норм будет проведено в следующей главе.

В Германии,
начиная с XIII века постепенно
формируется система товариществ, которая заложила основу для современных норм,
что говорит об их преемственности. Кроме того, стоит обратить внимание и на
немногочисленность правовых актов о товариществах, что также свидетельствует о
стабильности норм германского законодательства.

В ходе
исследования норм права Англии сразу наталкиваешься на позиции ученых о том,
что оно характеризуется непрерывностью и преемственностью в развитии, поскольку
за всю многовековую историю не претерпело великих потрясений и катастроф[7].
«Право в сознании английских юристов есть нечто неизменное во времени и
является продуктом длительной эволюции» [1].

Первой
отличительной особенностью английского права выступает наименование
товарищеской формы, которая здесь называется партнерством. К концу XIII века уходят первые упоминания о партнерствах,
поскольку появляется английская торговая компания «The Company of Merchant
Adventurers». Правовой статус компании был закреплен Хартией Елизаветы от 1564
года, которая назвала её: «Правитель, ассистенты и товарищество
купцов-авантюристов Англии».

Во второй
половине XVII века не было четко
установлено различие между неинкорпорированными партнерствами и
инкорпорированными компаниями[12]. В это время происходила экспансия
отечественных компаний, которые действовали как партнерства на основе
наследственной формы societas, известной еще римскому праву[13]. Данную форму предпочитали в
сравнении с корпорациями, поскольку она требовала соблюдения меньшего числа
формальностей.

Стоит
отметить, что среди ученых не сложилось единого мнения о том использовались ли
нормы римского права при развитии права Англии или нет. Одна группа ученых
считала, что нормы римского частного права не оказали заметного влияния на
формирование английского права, в отличие от других стран континентальной
Европы[1]. Другие наоборот считают, что римское право послужило основой и для
норм английского права. Ранее указанная ссылка на договор товарищества — societas говорит о преемственности норм именно римского
права.

Экономическое
положение Англии о торговых товариществах развивалось немного позднее в
XVIII-XIX веках. Начиная с 1720 года в Англии начинают принимать законы,
касающиеся правового положения компаний в целом, где отражают особенности
организаций как с ограниченной, так и с неограниченной ответственностью. Первым
из них был «Закон о пузырях», который преднамеренно затруднял акционерным
обществам принятие корпоративной формы. Поэтому после принятия закона
партнерства различными способами приближали к корпорации, в том числе за счет передачи
акций.

Начиная с 1800
году предприниматели, которые хотели создать коммерческое предприятие,
располагали тремя вариантами:

• создать партнерство;
• действовать как неинкорпорированная компания;
• инкорпорироваться посредством Королевской
  хартии или частного акта парламента[13].

В 1825 году
правительство окончательно отменило закон о пузырях и именно данную дату
принято считать отправной точкой современного корпоративного права.

В 1844 году
был принят закон Об акционерных обществах, который проводит четкое различие
между корпоративной формой и неинкорпорированным партнерством. Закон запрещает
образование товариществ или ассоциаций для коммерческой выгоды с количеством
членов больше 25 человек. В таком случае лицо должно было быть инкорпорировано.

 В соответствии с этим законом существовало три
типа компаний:

1. Частное партнерство, с числом участников не
   более 24 человек, и «квази-партнерство», которые были образованы до 1844 года и
   не получили корпоративной формы. Компании были юридическим лицом, а члены несли
   неограниченную ответственность;
2. Компании, которые были образованы королевской
   хартией или уставом и пользовались ограниченной ответственностью;
3. Компании, зарегистрированные в соответствии с
   законом 1844 года, чьи члены несли неограниченную ответственность[13].

В 1855 году
был принят Закон об ограниченной ответственности, который применялся к
зарегистрированным компаниям, но не партнерствам и разрешал образование
компаний с ограниченной ответственностью с числом больше 25 человек[15]. Акт от
1862 года объединил выше названные законы и стал основой для всех последующих
законов[2].

Последующее
развитие нормы о партнерствах получили с принятием ныне действующих законов о
партнерстве (partnership),
товариществе с ограниченной ответственностью (liability partnership) и товариществе с ограниченной ответственностью (limited liability partnership). Детальный анализ их нормам будет дан в следующей главе.

Отметим, что экономико-правовая
природа Законодательства Англии о товариществах, аналогично с Германией,
отличается постоянством норм в формировании системы товариществ. При этом здесь
было принято значительно большее число актов, которые хотя бы отчасти
затрагивали статус товариществ. Все они были взаимосвязаны между собой и
закладывали общую идею. Спорным вопросом является основа английских норм,
поскольку не все ученые согласны с тем, что положения римского права заложили
их основу. При этом можно встретить упоминания о том, что первоначальная форма
товариществ в Англии — societas, что является договором
товарищества из римского права. В связи с этим нам представляется наиболее
логичным считать, что нормы римского права хотя бы отчасти, но повлияли на
развитие права Англии, в том числе на нормы о товариществах.

Возникновение
формы товарищеского объединения еще в Древней Греции и Риме, преемственность
этих норм в правовые системы европейских государств свидетельствует о том, что
товарищеская форма имела успех в использовании среди участников гражданского
оборота. Особое значение имеет и тот факт, что действующие в некоторых
европейских странах нормы о товариществах, в частности в Англии и Германии,
имеют свои корни еще в римском праве. Подобная преемственность и стабильность
их норм в правовом регулировании статуса и системы товариществ приводит к тому,
что постепенно нормы эволюционируют, но при этом кардинально не меняются по
своему значению. Система товариществ объединяет как договорные формы
товариществ, не являющихся особыми субъектами права, так и договорные
товарищества, имеющие статус юридического лица.

Список литературы

1. Васильев Е.А., Комаров А.С.
   Гражданское и торговое право зарубежных государств: Учебник. В 2 т. Т. 1. М.:
   Международные отношения, 2006. С.54.
2. Великобритания: новый закон о
   компаниях. Основные новеллы, практика применения [Электронный ресурс]. URL:
   https://gsl.org/ru/press-center/press/великобритания-новый-закон-о-компани/
   (дата обращения 20.12.2019).
3. Германское торговое уложение
   1897г. [Электронный ресурс]. URL: https://www.booksite.ru/localtxt/hre/sto/mat/iay/gos/prav/zar/str/22.htm
   (дата обращения 12.12.2019)
4. Ермолович В.И. Договор
   товарищества в праве средневековых стран континентальной Европы (сравнительный
   анализ) // История государства и права. 2015. № 18. М.: Издат. Группа Юрист. С.
   23.
5. Крашенинникова Н.А., Жидков
   О. А. История государства и права зарубежных стран: Учебник для вузов. В 2-х ч.
   Ч. 2. М.: НОРМА, 2001. С.283.
6. Общегерманское торговое
   уложение 1861г. [Электронный ресурс]. URL:
   https://www.booksite.ru/localtxt/hre/sto/mat/iay/gos/prav/zar/str/22.htm (дата
   обращения 12.12.2019)
7. Романов А. К. Право и
   правовая система Великобритании: учеб. пособие. М.: ФОРУМ, 2014. С.71.
8. Эннекцерус Л. Курс
   германского гражданского права: Введение и общая часть. Т. 1, полутом 1. М.:
   Иностр. лит., 1949. С. 30.
9. Civil law. The history of the drafting of the Civil Code [Электронный ресурс]. URL:
   https://testmyprep.com/subject/law/civil-law-criminal-law-general-history-of-state
   (дата обращения 20.12.2019)
10. Limited liability act 1855 [Электронный ресурс]. URL: https://wikivisually.com/wiki/Limited_Liability_Act_1855 (дата
    обращения 20.12.2019)
11. Origin and evolution of modern corporate law [Электронный ресурс]. URL: http://www.legalserviceindia.com/articles/eocindia.htm (дата
    обращения 20.04.2019)
12. The Charter of Queen
    Elizabeth. July 18, 1564 // Lingelbach W.E. Ibid. Р.
    229-236.
13. The Hon T F Bathurst Chief Justice of New South Wales. The historical
    development of corporations law. Sydney,
    03.09.2013. Р.6.

УДК 658.78: 332.1

DOI 10.24411/2413-046Х-2019-10327

ПРОБЛЕМЫ РАЗВИТИЯ ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО КАПИТАЛА В
УСЛОВИЯХ МОДЕРНИЗАЦИИ АГРОПРОМЫШЛЕННОГО КОМПЛЕКСА КАБАРДИНО-БАЛКАРСКОЙ
РЕСПУБЛИКИ

PROBLEMS OF HUMAN CAPITAL DEVELOPMENT IN CONDITIONS OF MODERNIZATION OF
AGRO-INDUSTRIAL COMPLEX OF THE KABARDINO-BALKAR REPUBLIC

Статья подготовлена при поддержке Российского фонда фундаментальных исследований,
проект № 18-010-01036

Мамбетова Фуза Магомедовна, доктор экономических наук, профессор кафедры бухгалтерского учета,
анализа и аудита, «Кабардино-Балкарский государственный университет, г. Нальчик

Шибзухова Рената Абубакировна, кандидат экономических наук, доцент кафедры бухгалтерского учета, анализа и аудита, «Кабардино-Балкарский государственный университет им. Х.М. Бербекова, г.
Нальчик

Абанокова Эмма Барасбиевна, старший преподаватель кафедры бухгалтерского учета, анализа и аудита, «Кабардино-Балкарский
государственный университет им. Х.М. Бербекова, г. Нальчик

Шадуева Эльвира Черимовна, кандидат экономических наук,
доцент кафедры бухгалтерского учета, анализа и аудита,
«Кабардино-Балкарский государственный университет им. Х.М. Бербекова, г. Нальчик

Mambetova Fuza
Magomedovna, Doctor
of Economics, Professor of the Department of Accounting, Analysis and Audit of
«Kabardino-Balkarian State University named after H.M. Berbekova, Nalchik

Shibzuhova Renata Abubakirovna, Candidate of Economic Sciences, Associate Professor of the Department of Accounting, Analysis and Audit of «Kabardino-Balkarian State University named after H.M. Berbekova, Nalchik

Abanokova Emma
Barasbievna, Senior
Lecturer of the Department of Accounting, Analysis and Audit of
«Kabardino-Balkarian State University named
after H.M. Berbekova, Nalchik

Shadueva Elvira Chеrimovna, Candidate of Economic Sciences, Associate
Professor of the Department of Accounting, Analysis and Audit of
«Kabardino-Balkarian State University named
after H.M. Berbekova, Nalchik

Аннотация: Актуализация проблемы обеспечения продовольственной
безопасности и импортозамещения требует повышения эффективности
функционирования агропромышленного комплекса. Основной проблемой развития сельского
хозяйства на сегодняшний день является то, что использовавшиеся длительное
время экстенсивные методы ведения хозяйства исчерпали себя и стали
неэффективными, а факт наличия природных ресурсов, рассматривать как источник
преимуществ и выгод нельзя в силу ограниченности и неравномерности их
распределения по регионам.

Современные реалии таковы, что, на
первый план в качестве движущих сил развития экономики в целом, и сельского
хозяйства в частности, выходят такие факторы, как уровень внедрения новых
технологий и объем инвестиции в развитие человеческого капитала.

В статье раскрываются проблемы формирования
человеческого капитала, являющиеся основополагающими ограничителями при
реализации задачи устойчивого развития регионального агропромышленного комплекса.

Summary: The aggravation of the problems of
food security and import substitution requires increasing the efficiency of the
agro-industrial complex. The main problem of agricultural development today is
that the extensive methods of farming used for a long time have exhausted
themselves and become ineffective, and the fact of the availability of natural
resources can’t be considered as a source of advantages and benefits due to the
limited and uneven distribution of their regions.

Modern realities are such that such factors as the level of introduction
of new technologies and the volume of investment in the development of human
capital come to the fore as the driving forces of economic development in
General, and agriculture in particular.

The article reveals the problems of human capital formation, which are
the fundamental constraints in the implementation of the task of sustainable
development of the regional agro-industrial complex.

Ключевые
слова:
агропромышленный комплекс, человеческий капитал, кадровое обеспечение,
инновации, регион.

Keywords: agro-industrial complex, human
capital, human resources, innovation, region.

Одной из важных характеристик, позволяющих дать оценку
конкурентоспособности и результативности экономики страны, региона, отдельных
отраслей, конкретных хозяйствующих субъектов является уровень инновационного
развития. В России, в условиях экономических санкций, проблема повышения инновационной
активности всех отраслей стоит особенно остро.

Проблема экономической, и, в первую очередь, продовольственной
безопасности, обусловила выделение в качестве стратегического ориентира, повышение
конкурентоспособности продуктового агропромышленного. Комплекса. Естественно,
что эта сфера не сможет быть конкурентоспособна во всех регионах страны, в силу
существенной дифференциации природно-климатических условий, условий
производства, логистической составляющей, различий в уровне развития рынка
сельхозпродукции.

Реализация задач и достижение целевых ориентиров инновационной
стратегии устойчивого экономического развития невозможны без формирования адекватной,
отвечающей современным требованиям системы кадров.

Особенно остро вопрос кадрового обеспечения стоит в
агропромышленном комплексе. Причин тому достаточно много, среди них отток
молодежи из сельской местности, снижение профессионально – квалификационного
уровня работников, невысокий уровень жизни сельского населения, непрестижность
аграрных профессий. Перечисленные проблемы требуют выработки незамедлительных мер
развития и повышения эффективности использования человеческого капитала в
агросфере.

Проблема кадрового обеспечения особо остро ощущается
на региональном уровне. За годы реформ в Кабардино-Балкарии закрылись
практически все крупные предприятия, ценнейшие кадры остались практически не у
дел, многие вынуждены были уехать в поисках работы, а оставшиеся занимались
совершенно не свойственным им трудом.

Аграрный сектор экономики Кабардино-Балкарии так же
подвергся значительной трансформации в ходе перестройки. Практически полностью
разрушен государственный сектор АПК, частные хозяйства не имеют эффективных
стратегий развития, средства инвестируются без особого расчета перспектив, в
основном нацелены на получение сезонного дохода, большинство хозяйств не готовы
к использованию и внедрению научных достижений. Но, самой главной проблемой
является то, что практически не осталось кадров, которые могут внедрять новации
в этой области.

Годы экономических реформ в аграрном секторе
Кабардино-Балкарской Республики привели к заметному ослаблению работы с кадрами,
что отрицательно сказалось на количественном и качественном составе
специалистов в данной отрасли [11].

По этой причине, проблема повышения качества и эффективности
использования человеческого капитала в агропромышленном комплексе республики стоит
остро и требует незамедлительного решения.

Деятельность сельскохозяйственных предприятий не может быть
эффективна без поддержки федеральных и региональных органов власти.

На сегодняшний день разработаны различные программные
документы, которые содержат направления и мероприятия в том числе и по решению
проблем занятости в аграрном секторе экономики, таких, например, как предоставление
жилья и субсидий молодым специалистам [1,2].

Мероприятия должны стимулировать трудоустройство и
закреплять профессиональные кадры в сельской местности, но их эффективность
нивелируется тяжелыми условиями труда и неразвитой инфраструктурой в сельской местности.

Несмотря на актуальность проблемы формирования человеческого
капитала в аграрном секторе для большинства регионов страны, невозможно сформировать
шаблонную для всех регионов модель управления человеческим капиталом. Специфика
условий труда, различная степень заинтересованности и участия местных властей в
решении проблем в аграрной сфере не дают возможности унифицировать стратегические
направления формирования и параметры развития человеческого капитала для всех
регионов.

Опыт большинства развитых стран позволяет выявить основные
тенденции повышения производительности труда в аграрном секторе, а также повышения
занятости. Спецификой развития АПК является тот факт, что на определенном этапе
и в определенных условиях происходит вытеснение низкоквалифицированных кадров высокотехнологичными
машинами и аппаратами. Следует отметить, что в настоящее время в АПК это
происходит намного интенсивнее нежели в промышленности [4].

Существенное влияние на развитие человеческого капитала оказывает комплекс факторов (рис.1)

Для оценки влияния данных факторов на формирование
человеческого капитала в региональном АПК, проанализируем организационно-экономические
условия его функционирования.

Численность сельского населения с 2011 года выросла на 2,3% (таблица 1)[7].

На формирование и развитие человеческого капитала оказывает влияние трудовой потенциал, который может быть оценен через уровень занятости и уровень жизни жителей сельских территорий. Среднегодовая численность занятых в агропромышленном секторе КБР показывает динамику на рост занятых (таблица 2) [7].

При этом численность безработных в сельской местности меняется нелинейно (таблица 3) [7].

Заработная плата работников сельскохозяйственных предприятий ежегодно увеличивается, но темпы роста отстают от среднероссийских показателей (таблица 4) [7].

Площадь жилого фонда сельских
территорий также ежегодно увеличивается (таблица 5) [7].  

В КБР на 1 января 2019 г. насчитывается 1203 сельскохозяйственных предприятий (таблица 6) [7].

В 2018 году в КБР произведено сельскохозяйственной продукции на 46890,5 млн. руб. Из них продукция растениеводства — 25342,6 млн. руб., продукция животноводства — 21547,9 млн. руб. (таблица 7) [7].

Надо отметить, что при увеличении валового выпуска продукции
сектора АПК индекс цен показывает отрицательную динамику — уменьшение темпов
прироста в соотношении 2018/2010 гг.

Индекс физического объема продукции сельского хозяйства
также снижается (таблица 8) [7].

В КБР наметились положительные тенденции в развитии
сельского хозяйства. В
агропромышленный комплекс экономики республики вовлечено более 50 крупных
предприятий. В республике действует Инвестиционная стратегия
Кабардино-Балкарской Республики до 2040 года, утвержденная постановлением
Правительства Кабардино-Балкарской Республики от 24.08.2018 г. №500-рп. Запланировано
и реализуется 13 инвестиционных проектов на общую сумму 9789,3 млн. руб., что
позволит получать высококачественное сельскохозяйственное сырье для дальнейшей
его переработки.

Предприятия республики обеспечивают поставки
сельхозпродукции не только на внутренний рынок, но и за пределы, в другие
регионы страны.

Поддержка сельхозпроизводителей, являющаяся одним из
приоритетов государственной и региональной политики, осуществляется путем
предоставления субсидий из федерального и регионального бюджетов.

Агропромышленный комплекс КБР в 2018 году получил более 2,3
млрд рублей государственной поддержки, что на 20% превышает показатели 2017
года. Семь новых плодохранилищ получили при строительстве солидную
государственную поддержку из консолидированного бюджета в размере более 242 млн.
рублей в рамках программы по возмещению 20% прямых затрат на строительство и
модернизацию объектов агропромышленного комплекса [11].

Таким образом, комплекс мероприятий, направленных на
развитие всех секторов агропромышленного комплекса должен способствовать формированию
предпосылок и для повышения качества человеческого капитала в них.

Действует государственная программа Кабардино-Балкарской
Республики «Комплексное развитие сельских территорий Кабардино-Балкарской
Республики», целями которой являются [11]:

• стабилизация численности населения, проживающего на сельских территориях;
• повышение уровня благосостояния сельского населения;
• повышение уровня занятости сельского населения;
• ускоренное развитие социальной, инженерной, коммунальной инфраструктуры на сельских территориях и доведение уровня комфортности проживания на сельских территориях до городского уровня;
• повышение социальной ответственности бизнеса путем его привлечения к реализации социально значимых проектов

Проведенный анализ условий развития человеческого капитала в
сельском хозяйстве КБР позволил выявить основные тенденции:

• наблюдается медленный рост удельного веса численности сельского населения в общей численности населения республики;
• снижается численность безработицы;
• растет численность занятого в сельском хозяйстве населения (включая охоту и лесное хозяйство).

Необходимо также отметить, что наблюдается рост общей жилой
площади в сельской местности, растет средняя заработная плата на предприятиях
агропромышленного комплекса.

Однако, не смотря на предпринимаемые меры, низкими остаются
темпы роста инфраструктурных компонентов, которые обеспечивают формирование и
развитие человеческого капитала в селе:

• заработная плата, соответствующая средней по региону;
• сфера общего и дополнительного образования;
• здравоохранение;
• культурные и досуговые мероприятия;
• инфраструктура и жилищные условия;
• благоприятные условия труда, досуга и отдыха;
• современная материально-техническая база.

Важные факторы — заработная плата и жилье не являются
единственными, максимально определяющими выбора работы в сфере АПК. Среди
существенных проблем, препятствующих формированию человеческого капитала в АПК,
неразвитости инфраструктуры и общее падение уровня жизни в сельской местности[4].

Последние годы осуществляется масштабная реализация
национальных проектов, цель которых, в том числе, повышение производственного,
экологического и инфраструктурного потенциала сельских территорий, улучшение качества
жизни, социальных, жилищных условий сельского населения. 

Этих мероприятий, конечно, недостаточно для максимального
раскрытия потенциала сельских территорий, обеспечения экономической
безопасности аграрного сектора и улучшения качества жизни и роста занятости на
селе, но они должны существенно улучшить ситуацию.

В КБР на сегодняшний день разработана Стратегия устойчивого
развития сельских территорий Кабардино-Балкарской Республики на период до 2030
года, цель которой создание в перспективе условий для стабильного улучшения качества
и уровня жизни, сохранение и раскрытие социального и экономического потенциала
сельских территорий.

Но, современные реалии таковы, что сельские территорий
вынуждены решать огромное количество текущих проблем: низкий уровень бытового
обслуживания (связь, торговля, транспорт, сбор и вывоз бытовых отходов),
отсутствие нормальной дорожной и коммунальной инфраструктуры [5].

Проблемы эти усугубляются низким уровнем жизни
работоспособного населения. Практика показывает, наличие работы в сельской
местности не является гарантией от бедности, поскольку уровень оплаты труда работников
сельхопредприятий самый низкий по сравнению с другими отраслями (таблица 9).

Частные сельхозтоваропроизводители не пользуются социальными
льготами, им не засчитывается стаж работы[1].

Проводимая в КБР реструктуризация и оптимизация сети
больничных и амбулаторно-поликлинических учреждений привела к сокращению
медицинских кадров, снижению обеспеченности сельского населения больничными
койками, увеличению нагрузки на амбулаторно-поликлинические учреждения и
ухудшению доступности медицинского обслуживания.

Относительная удаленность от центров обслуживания,
сравнительно низкие денежные доходы сельских семей и традиционная скрытая
сельская безработица – факторы, объективно препятствующие наращиванию человеческого
капитала в сельских территориях, привлечению и закреплению кадров в АПК.

Эффективное управление процессом формирования человеческого
капитала требует инвестиций не только в приобретение нового оборудования, в
технологическую модернизацию сельхозпроизводств, но и в создание благоприятных
социально-экономических условий жизнедеятельности в сельской местности.

Необходима также разработка
инновационной стратегии
развития кадрового
обеспечения агропромышленного
комплекса России и
ее субъектов, учитывающая характерные
особенности регионов, влияющие
на возможности модернизации
и перевода агропромышленной сферы
на инновационный путь
развития.

Список литературы

1. The Innovative and Budgetary Region Development based on the Public-private Partnership Mechanism / I.V. Igolnikova, I.A. Matyushkina, O.M. Mikhalyova, D.V. Pogonysheva, V.V. Fetshchenko, N.Y. Shchelikova // International Journal of Economics and Financial Issues. Vol.6 Special Issue (S1). 2016. S. 195 – 199.
2. Белая Н.В. Формирование человеческого капитала АПК: проблемы и перспективы // Вестник АГАУ. 2013. №6 (104). [Электронный ресурс]. – Режим доступа: https://cyberleninka.ru/article/n/formirovanie-chelovecheskogo-kapitala-apk-problemy-i-perspektivy.
3. Игольникова И.В. Проблемы управления человеческим капиталом в агропромышленном комплексе региона / Игольникова И.В. // Успехи современной науки. 2017. №3 (1). С. 22-25
4. Игольникова И.В., Рябых Е.С. Меры стимулирования развития инновационного потенциала региона/ Игольникова И.В. // Вестник Брянского государственного университета. 2012. №3 (2). С. 192 – 194.
5. Кабардино-Балкарская Республика в цифрах, 2019: Краткий статистический сборник/ ОП Cеверо-Кавказстата по КБР-Н.,2019 г. — 175 с.
6. Ретроспективный анализ теорий влияния человеческого капитала на устойчивое развитие территорий / И.А. Матюшкина, О.М. Михалева, И.В. Игольникова // Экономика и менеджмент инновационных технологий. 2016. №8 (59). С. 59 – 63.
7. Фидоренко Я.И. Теоретические основы концепта устойчивого развития сельских территорий // Социально-экономические явления и процессы. Т. 10. 2015. № 11.
8. Хачев М.М. Теммоева С.А., Трамова А.М. Роль вузовской науки в инновационном развитии народного хозяйства // Интернет-журнал «Науковедение». – 2015. – № 5(30). – Т. 7 [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://naukovedenie.ru/sbornik6/4.pdf.
9. Шомахова М. А. Состояние и перспективы развития сельских территорий по Кабардино-Балкарской республике // Вестник экспертного совета. 2018. №1-2 (12-13). [Электронный ресурс]. – Режим доступа: https://cyberleninka.ru/article/n/sostoyanie-i-perspektivy-razvitiya-selskih-territoriy-po-kabardino-balkarskoy-respublike.

References

1. The Innovative and Budgetary Region Development based on the
   Public-private Partnership Mechanism / I. V. Igolnikova, I. A. Matyushkina, O.
   M. Mikhalyova, D. V. Pogonysheva, V. V. Fetshchenko, N. Y. Shchelikova //
   International Journal of Economics and Financial Issues. Vol.6 Special Issue
   (S1). 2016. S. 195 – 199.
2. Belaya N. V. Formation of human capital in agriculture: problems and
   prospects / / Vestnik agau. 2013. No. 6 (104). [Electronic resource]. – Mode of
   access: https://cyberleninka.ru/article/n/formirovanie-chelovecheskogo-kapitala-apk-problemy-i-perspektivy.
3. Igolnikova I. V. Problems of human capital management in the
   agro-industrial complex of the region / Igolnikova I. V. / / Successes of
   modern science. 2017. No. 3 (1). Pp. 22-25
4. Igolnikova I. V., Ryabykh E. S. Measures to stimulate the development of
   innovative potential of the region/ Igolnikova I. V. / / Bulletin of the
   Bryansk state University. 2012. No. 3 (2). P. 192 – 194.
5. Kabardino-Balkar Republic in numbers, 2019: Brief statistical collection
   / OP North-Kavkazstat on KBR-N., 2019-175 p.
6. Retrospective analysis of theories of human capital influence on
   sustainable development of territories / I. A. matyushkina, O. M. Mikhaleva, I.
   V. Igolnikova / / Economics and management of innovative technologies. 2016.
   No. 8 (59). P. 59 – 63.
7. Fidorenko Ya. I. Theoretical bases of the concept of sustainable
   development of rural territories / / Socio-economic phenomena and processes.
   Vol. 10. 2015.  No. 11.
8. Khachev M. M. Temmoeva S. A., Tramova A. M. the Role of University
   science in the innovative development of the national economy / / online
   journal «Science». — 2015. — No. 5 (30). — Vol. 7 [Electronic
   resource]. – Mode of access: http://naukovedenie.ru/sbornik6/4.pdf.
9. Shomakhova M. A. State and prospects of development of rural territories
   in the Kabardino-Balkar Republic / / Bulletin of the expert Council. 2018. No.
   1-2 (12-13). [Electronic resource]. – Mode of access:
   https://cyberleninka.ru/article/n/sostoyanie-i-perspektivy-razvitiya-selskih-territoriy-po-kabardino-balkarskoy-respublike.

---

[1] Шомахова М. А. Состояние и перспективы развития
сельских территорий по Кабардино-Балкарской республике // Вестник экспертного
совета. 2018. №1-2 (12-13). URL:
https://cyberleninka.ru/article/n/sostoyanie-i-perspektivy-razvitiya-selskih-territoriy-po-kabardino-balkarskoy-respublike
(дата обращения: 29.12.2019).

УДК 658.78: 332.1

DOI 10.24411/2413-046Х-2019-10326

БИЗНЕС-МОДЕЛИ ФУНКЦИОНИРОВАНИЯ МАЛЫХ ФОРМ БИЗНЕСА В
АГРОПРОМЫШЛЕННОМ КОМПЛЕКСЕ В КОНТЕКСТЕ РЕСТРУКТУРИЗАЦИИ И МОДЕРНИЗАЦИИ
АГРОПРОДОВОЛЬСТВЕННОГО СЕКТОРА

THE BUSINESS MODEL OF OPERATING A SMALL BUSINESS IN THE AGRICULTURAL SECTOR IN THE CONTEXT OF RESTRUCTURING AND MODERNIZING THE AGRI-FOOD SECTOR

Мамбетова Фуза Магомедовна, доктор экономических наук, профессор кафедры бухгалтерского учета,
анализа и аудита, «Кабардино-Балкарский государственный университет, г. Нальчик

Шибзухова Рената Абубакировна, кандидат экономических наук, доцент кафедры бухгалтерского учета, анализа и аудита «Кабардино-Балкарский государственный университет им. Х.М. Бербекова, г. Нальчик

Абанокова Эмма Барасбиевна, старший преподаватель кафедры бухгалтерского учета, анализа и аудита «Кабардино-Балкарский государственный
университет им. Х.М. Бербекова, г. Нальчик

Шадуева Эльвира Черимовна, кандидат экономических наук,
доцент кафедры бухгалтерского учета, анализа и аудита
«Кабардино-Балкарский государственный университет им. Х.М. Бербекова, г. Нальчик

Mambetova Fuza
Magomedovna, Doctor
of Economics, Professor of the Department of Accounting, Analysis and Audit of
«Kabardino-Balkarian State University named after H.M. Berbekova, Nalchik

Shibzuhova Renata
Abubakirovna,
Candidate of Economic Sciences, Associate Professor of the Department of
Accounting, Analysis and Audit of «Kabardino-Balkarian State University named after H.M. Berbekova, Nalchik

Abanokova Emma
Barasbievna, Senior
Lecturer of the Department of Accounting, Analysis and Audit of
«Kabardino-Balkarian State University named
after H.M. Berbekova, Nalchik

Shadueva Elvira Chеrimovna, Candidate of Economic Sciences, Associate
Professor of the Department of Accounting, Analysis and Audit of
«Kabardino-Balkarian State University named
after H.M. Berbekova, Nalchik

Аннотация: В статье описаны бизнес-модели функционирования
сельскохозяйственного рынка в контексте реструктуризации и модернизации агропродовольственного
сектора. В частности, особое внимание уделяется моделям взаимодействия малых
форм бизнеса в АПК с заинтересованными в их продукции предпринимательскими
структурами (переработчики, экспортеры оптовые и розничные продавцы, конечные
потребители).

Summary: The article describes the business models of the
agricultural market in the context of restructuring and modernization of the
agri-food sector. In particular, special attention is paid to the models of
interaction of small businesses in the agricultural sector with the business
structures interested in their products (processors, exporters, wholesale and
retail sellers, end consumers).

Ключевые слова: агропромышленный комплекс, бизнес-модели, малый
бизнес, продовольственный рынок, производитель, потребитель.

Keywords: agro-industrial complex, business models, small
business, food market, producer, consumer.

Малый бизнес в агропромышленной сфере, формирующий
основу для глобального предложения агропродовольственных товаров внутри любой
страны, последние десятилетия функционирует в условиях непрерывно
трансформирующегося рынка.

Модернизация внутренних рынков чаще всего обусловлена
притоком инвестиций в развивающиеся экономики со стороны отечественных и
транснациональных производителей продовольствия и розничных торговцев. В
сочетании процессами урбанизации и изменением потребительских предпочтений и
покупательной способности населения это приводит к активизации деятельности в
сфере производства и реализации продовольствия.

Модернизация сферы АПК может обеспечить
более широкие экономические возможности, как для сельхозпроизводителей, так и
для потребителей сельхозпродукции, предпринимателей и других участников
продовольственной цепочки. Эти возможности вытекают из снижения барьеров для
входа в традиционно защищенные отрасли, которые дополнительно усиливаются обеспечением
широкого доступа к информации, из максимального использования производственного
потенциала сельхозпроизводителей через кооперацию и объединение имеющихся
ресурсов, из формирования эффективных бизнес-моделей взаимодействия производителей
с другими участниками сельскохозяйственного рынка.

Процессы глобализации процессов в
агропромышленной сфере, усиление роли крупных компаний, происходящие в
последние десятилетия, показали, что глобализация все же носит фрагментарный
характер и не доходит до «дна пирамиды», на которой находятся мелкие
фермеры. Крупные структуры не в состоянии учесть множество специфических
нюансов и особенностей развития агропромышленного комплекса той или иной
территорией. Значение малого бизнеса в агропромышленном комплексе по-прежнему
велико, и его задача максимально эффективно использовать возможности, которые
дают процессы модернизации и глобализации.

Возможности эти
могут быть реализованы через бизнес модели, сформированные исходя из
возможностей, потребностей и задач, стоящих перед сельхозпроизводителями и
иными участниками сельскохозяйственного рынка.

Бизнес-модель — это способ, с помощью которого бизнес создает и перераспределяет ресурсы
в рамках рыночной сети производителей, поставщиков и потребителей, иными
словами это то, «что компания делает и как она на этом зарабатывает деньги»[3].

Любая бизнес-модель представляет собой совокупность взаимодействующих элементов (рис. 1).

Поскольку дифференциация
современного агропродовольственного рынка осуществляется исходя из предпочтений
потребителей, стандартов качества и безопасности продуктов питания,
круглогодичной доступности и, иногда, более низких ценах, которые доводятся до
потребителей через партнерскую сеть.

Отсюда следует, что партнерская
сеть – цепочка поставок и ее координация – является жизненно важным
источником конкурентных преимуществ. Любая модель весьма чувствительна к любому
изменению затрат и рисков, и именно вокруг этой вершины в конечном счете
вращается вопрос о рыночной инклюзивности.

Считается, что
существуют высокие операционные издержки и повышенные риски, связанные с
закупками у большого числа разрозненных мелких фермеров. Считается также,
что мелкие фермеры менее надежны в выполнении обязательств и договоров,
поскольку они не всегда обладают техническими навыками и технологиями для
производства нужной продукции в нужное время (качество, своевременность и
последовательность). Общая деловая практика показывает, что предпочтение
отдается крупным поставщикам, имеющим большие возможности для модернизации и
удовлетворения формальных требований рынка, имеющих доступ к информации,
технологиям и финансам, чьи операционные издержки гораздо ниже, чем у мелких фермеров,
которым, несмотря на значительные вложения времени и ресурсов, доступ к рынку
все еще не всегда гарантирован.

Но, в конечном итоге, тип
партнерской сети и выбор бизнес-модели будет зависеть от характера производимого
продукта (скоропортящийся, дифференцированный или брендированный или массовый
товар) и характера конечного покупателя (розничный торговец, оптовик и т. д.),
которые определяют характер экономической зависимости между участниками
цепочки. 

Готовый продукт в сельском хозяйстве -это
итог деятельности всех участников производственного процесса, каждый из которых
на каждом последующем этапе увеличивает ценность исходной продукции.

Таким образом, любая бизнес-модель, в
рамках которой функционирует сельхозпроизводитель, неразрывно связана с
цепочкой создания ценности[3]. Специфика бизнес-модели сельхозпроизводителя
зависит также от взаимоотношений, которые она реализует в рамках своей
деятельности. Поскольку производство продуктов АПК подразумевает множество
взаимодействий «всех со всеми» (при этом специфика зависит от конкретной
сферы), следует уделить особое внимание этим взаимоотношениям [4].

Когда бизнес-модели переносятся из
промышленно развитых стран, в которых тенденции в агропромышленном комплексе
формируют крупные компании в страны с преобладанием в агросфере малых форм
бизнеса, непредвиденные последствия переноса бизнес-моделей для сельской
экономики потенциально могут быть весьма значительными. 

Например, частные стандарты, которые
покупатели считают необходимыми, могут осложнить деятельность мелких фермеров. Большие
объемы производства делают стандарты выполнимыми, поскольку издержки, связанные
с выполнением стандартов, снижаются по мере увеличения объема производства, в
то время как мелкие землевладельцы не могут покрыть расходы на внедрение и
поддержание таких стандартов.

Особенностью агропромышленного комплекса
России является преобладание и активная позиция крупных агрохолдингов, которые имеют
государственную поддержку и значимые позиции на рынке [6].

Малый же бизнес в АПК невосприимчив к
структурным трансформациям, сложнее «встраивается» в современную рыночную
систему. Попытки массово интегрировать малое, среднее и крупное
сельскохозяйственное производство, укрупнить и кластеризовать отдельные уклады
АПК в России не приносят предполагаемых результатов, имея в основном
декларативный характер. А эталонные формы хозяйствования развитых стран не
приживаются в российских реалиях и требует значительной адаптации[7].

Совершенно очевидно, что необходимы новые
бизнес-модели, которые открывают широкие возможности с точки зрения интеграции
и равенства именно для мелких фермеров. 

Существует потенциальная
возможность повышения эффективности разработки адаптированных к местным
условиям бизнес-моделей, основанных на сравнительных преимуществах мелких
землевладельцев с точки зрения земли, цены, управления фермерскими хозяйствами,
качества и инноваций. 

Ввиду более низких
операционных издержек и возможности более эффективной передачи потенциала
частные компании зачастую предпочитают работать с крупными агропромышленными
структурами, а не с отдельными фермерами.

Для снижения издержек
для малых сельхозпредприятий важное значение имеет организация производства.

Мелкотоварное производство
может быть организовано самими производителями, конечными потребителями или
посредниками, такими как, трейдер, оптовик или экспортер (таблица 1).

Независимо от того, основана ли выбранная модель на существующих факторах и навыках или нет, эти модели могут быть сгруппированы в зависимости от направленности, которую они придают различным факторам в цепочке. 

Существующие модели,
подразделяются на три общие категории:

• модели, ориентированные на развитие и
  поддержку сельхозпроизводителей;

• модели, ориентированные на
  специализированных посредников;

Данная бизнес-модель характеризуется доминирующей ролью посредников, которые сосредоточили в своих руках всю информацию о потребителях, что позволяет им диктовать сельхозпроизводителям, какой товар, для кого и в каких количествам нужно производить (рис. 3.).

• модели, ориентированные на покупателей. 

С развитием и распространением
информационных технологий и систем, потребитель получил доступ к информации об
имеющихся товарах и услугах, возможность и право выбора лучших, что и сделало
его суверенным.

Он уже не зависит от посредника и может диктовать условия производителю относительно характеристик, комплектации, качества, количества и даже цены требуемого товара. Потребитель является инициатором коммуникации с производителем и посредником, что дает право говорить о существовании третьей модели -интерактивного рынка (рис. 4).

Несмотря на различия в точках входа и акцентах, все
модели направлены на установление связей между участниками для содействия
эффективной рыночной интеграции.

Тем не менее, ни одна из
приведенных выше бизнес-моделей не является по своей сути приоритетной или
предпочтительной для мелких землевладельцев и фермеров.

Но, посреднические или
ориентированные на покупателя модели достаточно эффективны, поскольку они
предоставляют собой готовые решения и несколько снижают риск. 

Постепенное сокращение роста прибыли
компаний, использующих традиционные бизнес — модели, необходимость увеличения
скорости бизнес-процессов и их реакции на поведение рынка привели необходимости
формирования инновационных бизнес-моделей.

Инновационные
бизнес-модели могут оказать положительное влияние с точки зрения
инклюзивности. 

Влияние государства не
является главным предметом рассмотрения в статье. Но важно отметить, что государственный
сектор играет жизненно важную роль в содействии созданию успешных союзов между
мелкими землевладельцами и крупным бизнесом, особенно в том случае, если
необходимо расширять успешные малые инициативы.

Одним из ключевых
элементов успешных связей между мелкими фермерами и динамичными рынками
является:

• наличие организованных, готовых
  взаимодействовать и развиваться фермеров;
  • наличие восприимчивого предпринимательского
    сектора;
  • эффективная государственная политика и
    государственные программы государственной политике и программам. 

На сегодняшний день, в соответствии с
имеющимися и предполагаемыми внутренними, а также глобальными трендами, а также
в рамках долгосрочного прогноза развития АПК до 2030 года Министерством сельского
хозяйства РФ разработаны два сценария развития агропромышленного комплекса
страны:

1. «Локальный рост» — насыщение внутреннего рынка
   конкурентоспособными отечественными продуктами;
2. «Глобальный прорыв» — Россия – мировой поставщик
   продуктов питания высокой глубины переработки [1].

В рамках обоих сценариев были
выделены доминирующие бизнес-модели, которые тем или иным образом будут
способствовать развитию усилению позиций субъектов малого бизнеса в АПК в
нужном направлении.

Приоритет в доступе к национальным
земельным ресурсам для отечественных производителей. Данная включает элементы поддержки
отечественного инвестора через предоставление льгот при получения доступа к
земельным ресурсам. При этом текущие ограничения для иностранных компаний
сохраняются.

Сохранение отдельных мелких и средних
сельхозорганизаций, действующих в отдалённых районах, которые выполняют роль
социального буфера. Учитывая, тенденции убыли сельского населения в отдалённых районах на
востоке и севере страны, необходимо приложить усилия к сохранению традиционных
для местного населения сельскохозяйственных производств. В обозримом будущем
они будут выполнять роль своеобразного буфера, который обеспечит занятость
населения и будет способствовать поддержке сельской инфраструктуры.

Государственная поддержка
оптово-распределительных центров. Оптово-распределительные центры, создаваемые при активном
участии государства, в рамках данной модели заметно упростят доступ к рынку для
мелких сельхозпроизводителей. Данная модель является чуть ли не единственным
эффективным инструментом, способным в обозримом будущем укрепить интеграцию
между поставщиками и потребителями.

Внедрение систем интегрированного
контроля качества выпускаемой продукции и сырья. Данная модель позволит добиться
повышения конкурентоспособности выпускаемой продукции, особенно если будет включать
элементы ужесточения отдельных норм биобезопасности и качества сырья.

Переход к принципам безотходного
производства.
Отходы многих растениеводческих и животноводческих предприятий могут
использоваться в энергетическом, фармацевтическом и химическом секторах
экономики.

Переход к новому технологическому
укладу, внедрение новых цифровых технологий – еще один важный тренд в развитии
АПК.

Агропромышленному комплексу России нужна новая бизнес-модель, которая
кардинально изменит рынок.

Переход сельского хозяйства на
бизнес-модель, базирующуюся на интернете вещей является одним из самых
перспективных направлений[2].

Необходимы грамотные подходы в создании
новой бизнес-модели, которая предполагает практически прямой вариант общения
между производителем и покупателем.

Переход на сквозные
автоматизированные цепочки производства и поставок сельхозпродукции сделает
этот процесс прозрачным, что немаловажно для банков, поскольку позволит им минимизировать
риски кредитования в первую очередь мелких и средних сельхозпроизводителей.

Ключевым ресурсом для стабильного роста производительности
в сельском хозяйстве, повышения конкурентоспособности как на локальном уровне,
так и в мировом масштабе становятся данные и системы управления данными (data
science и data management).

Потенциал проектов интернета вещей в России может быть реализован только
при комплексном решении задач, связанных, в частности: с развитием экосистемы
IoT, использованием облачных технологий, повышением уровня образования и квалификации
не только в сфере сельского хозяйства, но и в таких направлениях как «ИТ в
сельском хозяйстве», «Математика, анализ больших данных», «Робототехника
в сельском хозяйстве», «Автоматизация и управление
бизнес-процессами»[2].

На сегодняшний день многочисленные инновации в
агробизнесе слабо связаны между собой, и это становится проблемой и для
аграриев, и для продвижения технологий.

Частичная автоматизация не может полностью решить
проблему аграриев, так как само по себе избавление от рабочей силы сократит
себестоимость производства только на 5–15%. Необходимо создавать комплексные
системы, для того чтобы:

• поддерживать новые бизнес-модели и процессы у отдельных игроков рынка;
• объединить в единую сеть фермеров, производителей сельскохозяйственной
  техники, производителей удобрений, агрономов, логистических операторов[5].

Выбор конкретной модели
или элементов из различных моделей в значительной степени зависит от рыночных
условий, участвующих субъектов и их знаний и навыков, а также наличия (или
отсутствия) вспомогательных учреждений и стратегий.

По мере развития
рыночных связей модели должны адаптироваться к меняющимся рыночным условиям, а
также к отношениям между участвующими участниками.

Подходы должны быть
опробованы на конкретных местах, продуктах, условиях и рынках, с тем, чтобы
лучше понять, как обновить существующие модели и какие формы передовой практики
необходимо адаптировать, чтобы помочь поддерживать устойчивое развитие малого
предпринимательства.

Список литературы

1. Приказ Министерства сельского хозяйства РФ от 12 января 2017 г. N 3 Об утверждении Прогноза научно-технологического развития агропромышленного комплекса РФ на период до 2030 г.
2. J’son & Partners Consulting «Интернет вещей в сельском хозяйстве (Agriculture IoT/AIoT): мировой опыт, кейсы, применения и экономический эффект от внедрения в РФ». [Электронный ресурс] –Режим доступа: http://json.tv/ict_telecom_analytics_view/internet-veschey-v-selskom-hozyaystve-agriculture-iot-aiot-mirovoy-opyt-keysy-primeneniya-i-ekonomicheskiy-effekt-ot-vnedreniya-v-rf-20170621045316
3. Miller C. et al. Agricultural value chain finance: Tools and lessons, Rome and Warwickshire: Food and Agriculture Organization of the United Nations and Practical Action Publishing, 2010.
4. Кусраева О.А. Особенности бизнес-моделей российских компаний АПК // ЭКО. 2017. №1 (511). URL: https://cyberleninka.ru/article/n/osobennosti-biznes-modeley-rossiyskih-kompaniy-apk.
5. Петунин А. Каким будет цифровое будущее сельского хозяйства в России [Электронный ресурс] –Режим доступа: https://www.rbc.ru/trends/innovation/5d67bbf49a7947c7eb6a630c
6. Семенов В., Прудников А. Аналитическая записка о состоянии агропромышленного комплекса Российской Федерации. – М.: Комитет ТПП РФ по развитию агропромышленного комплекса, 2014
7. Черепухин Т. Ю. Трансформационные возможности малого бизнеса в агропромышленном комплексе // Экономика: вчера, сегодня, завтра. 2018. Том 8. No6А.С.93-101.

УДК  336.763

DOI 10.24411/2413-046Х-2019-10275

К вопросу инсайдерской информации как форма недобросовестной конкуренции на рынке ценных бумаг

On the issue of insider information as a form of unfair competition in the securities market

Загоруйко Игорь Юрьевич, доктор экон. наук., профессор, Федеральное государственное бюджетное
образовательное учреждение высшего образования «Пермский государственный
аграрно-технологический университет имени академика Д.Н. Прянишникова», Пермский
военный институт войск национальной гвардии Российской Федерации, г. Пермь

 Zagoruyko Igor Yuryevich, Doctor of Economics, Federal
State Educational Institution of Higher Education «Perm State
Agrarian-Technological University named after academician D.N. Pryanishnikova»,
The Perm Military Institute of the National Guard Troops of the Russian
Federation

Аннотация: В данном исследование анализируется использование инсайдерской
информации и какое влияние оказывается за счет необоснованного сокрытия от
других инвесторов используемых сведений. Действуя в условиях недостатка
информации, участники торгов не имеют возможности принимать обоснованные и
рациональные финансовые решения, предоставляя инсайдеру «монополию» на важные
сведения. Инсайдер, имея преимущества перед другими участниками, может, по
сути, манипулировать ими, вынуждая их совершать определенные биржевые операции,
которые в дальнейшем могут привести к значительным убыткам данных участников. Выгода
может заключаться в получении прибыли (которая, к слову говоря, может доходить
до миллиардов рублей) или избежание убытков, также в крупном объеме. В
зависимости от того, кем именно совершено правонарушение, меняются и вопросы,
которые ставятся в процессе доказывания: в первом случае это в каких финансовых
операциях, сделках была использована инсайдерская информация, влияние такого
использования на параметры рыночных торгов, в том числе оценка причиненного
ущерба; при использовании информации заинтересованным лицом необходимо выяснить
дополнительно вопросы о том, каким образом был осуществлен доступ к
инсайдерской информации (способ и средства получения), в случаях передачи
информации инсайдером доказывается факт такой передачи.

Summary: This study analyzes the use of insider information
and what effect is exerted due to the unreasonable concealment of used
information from other investors. Operating in conditions of lack of
information, bidders are not able to make informed and rational financial
decisions, providing the insider with a “monopoly” on important information. An
insider, having advantages over other participants, can, in fact, manipulate
them, forcing them to perform certain exchange operations, which in the future
can lead to significant losses of these participants. The benefit may consist
in making a profit (which, by the way, can reach billions of rubles) or
avoiding losses, also in large quantities. Depending on who committed the
offense, the questions that are raised in the process of proof change: in the
first case, in what financial transactions, transactions insider information
was used, the effect of such use on the parameters of market trading, including
the assessment of the damage caused; when using information by an interested
person, it is necessary to find out additional questions about how access to
insider information was obtained (the method and means of obtaining it), in
cases of information transfer by an insider, the fact of such a transfer is
proved.

Ключевые слова: информация, инсайдерская информация, экономика,
рынок ценных бумаг, прибыль, недобросовестная конкуренция, биржа, рынок,
стоимость.

Key words: information, insider information, economy,
securities market, profit, unfair competition, exchange, market, value.

При использовании инсайдерской информации
влияние оказывается за счет необоснованного сокрытия от других инвесторов
используемых сведений, т.е. происходит своего рода «пассивная» манипуляция [1].
Действуя в условиях недостатка информации, участники торгов не имеют
возможности принимать обоснованные и рациональные финансовые решения,
предоставляя инсайдеру «монополию» на важные сведения. «Инсайдер, имея
преимущества перед другими участниками, может, по сути, манипулировать ими,
вынуждая их совершать определенные биржевые операции, которые в дальнейшем
могут привести к значительным убыткам данных участников» [2].

Среди проведенных исследований отсутствует
детальное изучение статистических данных, отражающих количество сделок на
российском рынке ценных бумаг, совершаемых с незаконным использованием
инсайдерской информации. Анализ иных источников показал следующую картину:
Банком России за последние пять лет было официально подтверждено [1] три таких
случая, в доступных базах судебных решений также содержатся единичные решения
судов, кусаемых правонарушений, квалицируемых по ст. 15.21, 15.35 КоАП РФ, ст.
185.6 УК РФ, а также касающихся бы взыскания ущерба в результате неправомерного
использования на фондовом рынке инсайдерской информации. Зарубежные
исследования представляют обширную и объемную практическую базу, на основании
анализа которой, в частности, было доказано, что при существовании угрозы
инсайдерской торговли существенно снижается уровень привлечения капитала при повышении
его стоимости [2]. Кроме того, подтверждено, что антиинсайдерские меры
положительно влияют на уровень ликвидности на финансовом рынке.

Согласно ФЗ «О
рынке ценных бумаг» [4], полагая, что содержащиеся в реестре
сведения о владельцах акций относятся к информации о частной жизни гражданина),
важна тем, во-первых, что признает принцип информационной прозрачности в
качестве основополагающего для концепции российского права раскрытия
инсайдерской информации, гарантирующего инвесторам на фондовом рынке России
соблюдение их права и законных интересов, а во-вторых, подчеркивает то, что
природа инсайдерской информации носит именно деловой характер и не позволяет
отнести ее к сведениям частной жизни гражданина

Анализ понятия инсайдерской информации в
законе позволяет определить ее применительно к условиям рынка ценных бумаг как
точную и конкретную информацию, которая не была распространена или
предоставлена, распространение или предоставление которой может оказать
существенное влияние на параметры рынка ценных бумаг. Перечень такой информации
определен в статье 3 Федерального закона от 27.07.2010 № 224-ФЗ «О противодействии неправомерному
использованию инсайдерской информации и манипулированию рынком и о внесении
изменений в отдельные законодательные акты Российской Федерации».

Потенциальным
субъектом неправомерного использования инсайдерской информации на рынке ценных
бумаг являются:

• инсайдеры – их перечень утвержден в статье 4 Федерального закона от 27.07.2010 № 224-ФЗ (например, эмитенты,
  профессиональные участники рынка, лица, имеющие доступ к информации о
  направлении добровольного, обязательного или конкурирующего предложения о
  приобретении акций);
• заинтересованные в силу дальнейшего получения выгоды в использовании инсайдерской
  информации лица (в том числе потенциальные инвесторы), среди них можно выделить
  «вторичных» инсайдеров – лиц, которые способны получить информацию
  непосредственно от инсайдеров – близкие родственники инсайдеров, юридические
  лица, в учреждении которых участвовали инсайдеры;
• «квазиинсайдеры», то есть лица, которые получили доступ к инсайдерской
  информации в силу служебного положения⁶ (среди них можно выделить
  работников надзорных и контролирующих органов, в том числе налоговой службы и
  прокуратуры, которые в результате проводимых проверок получают значительный
  объем сведений, относимых к инсайдерской информации, бывшие работники, имевшие
  доступ к инсайдерской информации).

Вторая и
третья категория лиц не подлежат, согласно российскому закону, контролю, в то
время как они находятся в группе риска по реальной возможности доступа к
информации, имеющей первостепенное значение в принятии инвестиционных решений.

Выгода может
заключаться в получении прибыли (которая, к слову говоря, может доходить до миллиардов
рублей) или избежание убытков, также в крупном объеме. В зависимости от того,
кем именно совершено правонарушение, меняются и вопросы, которые ставятся в
процессе доказывания: в первом случае это в каких финансовых операциях, сделках
была использована инсайдерская информация, влияние такого использования на
параметры рыночных торгов, в том числе оценка причиненного ущерба; при
использовании информации заинтересованным лицом необходимо выяснить
дополнительно вопросы о том, каким образом был осуществлен доступ к
инсайдерской информации (способ и средства получения), в случаях передачи
информации инсайдером доказывается факт такой передачи.

Рассматривая
данную проблему сквозь призму механизма контроля за использованием инсайдерской
информации, установленного Федеральным
законом от 27.07.2010 № 224-ФЗ, мы видим следующее:

• существуют требования к соответствующим 
  юридическим лицам, органам и организациям (здесь и далее имеются в виду
  юридические лица, указанные в пунктах 1 — 8, 11 и 12 статьи 4 Федерального закона от 27.07.2010 № 224-ФЗ,
  органы и организации, указанные в пункте 9 статьи 4  Федерального
  закона от 27.07.2010 № 224-ФЗ) по ведению перечней списка инсайдеров, уведомлении лиц,
  включенных в список инсайдеров, об их включении в такой список и исключении из
  него, передаче перечня инсайдеров в установленном порядке на организаторам
  торговли на рынке ценных бумаг, передаче данного списка по требованию в Банк
  России;
• закреплена обязанность инсайдеров уведомлять соответствующие
  хозяйствующие субъекты, органы и организации и в обязательном порядке Банк
  России о совершаемых ими операциях с ценными бумагами;
• обязанность уведомления организатором торговли Банка России обо всех
  выявленных в течение каждого торгового дня нестандартных сделках (заявках) и о
  результатах проведенных проверок;
• обязанность уведомления участниками организованных торгов, имеющих
  основания полагать, что операция, осуществляемая от их имени, но за счет
  клиента или от имени и по поручению клиента, осуществляется с неправомерным
  использованием инсайдерской информации, обязаны уведомить Банк России о такой
  операции.

Кроме того,
правила предотвращения, выявления и пресечения случаев неправомерного
использования инсайдерской информации устанавливаются организатором торговли, а
система контроля[5] за инсайдерами в большей степени возложена на
соответствующие юридические лица, органы и организации.

Эффективен ли
контроль, построенный по принципу «спасение утопающих – дело рук самих
утопающих»? Легко ли при таком механизме обойти закон о противодействии
неправомерному использованию инсайдерской информации и совершить операции с
ценными бумагами инсайдерами не лично, а через иных лиц?

Одним из таких
примеров стал выявленный Банком России случай, когда сотрудник ПАО «АК БАРС»
Банк совершил серию операций с обыкновенными акциями ПАО «Нижнекамскнефтехим» с
использованием инсайдерской информации в рамках исполнения договора
доверительного управления между ПАО «АК БАРС» Банк (Д.У.) и супругой инсайдера
ПАО «Нижнекамскнефтехим». Приобретение Акций по минимальным ценам до выхода
информации, повлекшей рост их цены, позволило ей получить дополнительный доход
в размере нескольких миллионов рублей [3]. Помимо того, отметим, что в каждом
случае, выявленном Банком России, работа по предупреждению возникновения
подобных ситуаций соответствующими организациями проводилась уже постфактум.

Высокая латентность использования
инсайдерской информации детерминируется трудностями в сборе необходимых
доказательств, ведь зафиксировать процесс передачи информации, особенно, когда
он осуществлялся устно, в ходе личной встречи, не представляется возможным. К
сожалению, частой является ситуация, когда подозрения основаны на большом
количестве косвенных фактических обстоятельствах, особенно в отношении процесса
передачи инсайдерской информации «вторичным» инсайдерам, однако, собрать
необходимую доказательственную базу является
проблематичным, несоблюдение одного из факторов, позволяющих классифицировать
действия как злоупотребление инсайдерской информацией, выводит манипуляции
из-под диспозиции правонарушения, чем успешно пользуется недобросовестный
участник.

При указанных
сложностях доказательственного процесса необходимо обеспечить превентивный
механизм в отношении «вторичных» инсайдеров и «квазиинсайдеров» и установить
надлежащий контроль за совершаемыми ими операциями путем закрепления данных
категорий лиц в Федеральном законе от 27.07.2010
№ 224-ФЗ. Обратим внимание в связи с этим на следующее. В зарубежном
законодательстве инсайдеры закреплены обобщенно как лица, которые могут тем или
иным образом иметь доступ к инсайдерской информации. В нашем законодательстве
понятие инсайдеров не определено, но они раскрывается путем
персонализированного перечня. Считаем, что такой подход более правильный, так
как в данном случае есть риск необоснованного расширительного толкования
понятия, что может привести к признанию любого лица, имеющего то или иное
отношение к соответствующим организациям, инсайдером. Также не совсем верным с
точки зрения семантического анализа будет приравнивание к «первичным»
инсайдерам вышеуказанных категорий лиц.

В частности, лица,
которые способны получить информацию непосредственно от инсайдеров:

• близкие родственники лиц;
• юридические лица, учредителями которых являются лица.

Затем лица,
которые имеют и (или) имели доступ к инсайдерской информации в силу своего
служебного положения:

• имеющие и (или) имевшие доступ к инсайдерской информации работники
  органов, осуществляющие и (или) осуществлявшие контрольные или надзорные
  полномочия за лицами;
• физические лица, имевшие доступ к инсайдерской информации лиц.

Конечно, предложенные изменения не смогут
сразу кардинально изменить сложившуюся ситуацию на фондовом рынке. Однако, их
введение положительно отразится на состоянии рынка и позволит «вывести» теневых
игроков «на свет», существенно сократит возможность обхода закона, уменьшит
категорию лиц, входящих в группу риска по использованию информации, способной
существенно повлиять на ценообразование на фондовом рынке, а также станет
первым шагом на пути реформирования данного механизма.

Список литературы

1. Емельянова Е.А.
   Манипулирование информацией на рынках. М.: Проспект, 2015. С. 54.
2. Карпович О.Г. Борьба с
   распространением инсайдерской информации на фондовом рынке в России //
   Юридический мир. 2011. № 4. С. 17.
3. Недобросовестные
   практики // Официальный сайт Банка России [Электронный ресурс]. URL:
   https://www.cbr.ru/finmarket/inside/inside_practices/ (дата обращения: 12.12.2019).
4. О рекомендации к
   применению Кодекса корпоративного поведения [Электронный ресурс]: Распоряжение
   Федеральной комиссии по рынку ценных бумаг от 04.04.2002 г. № 421/р // Документ
   опубликован не был. Доступ из справочной правовой системы «Консультант Плюс»
   (дата обращения: 20.12.2019).
5. Шевченко О.М. Правовое
   регулирование деятельности по организации торговли на рынке ценных бумаг:
   Новации российского законодательства и актуальные проблемы: монография. М.: Проспект,
   2014. С. 54.

УДК  658.5.011

DOI 10.24411/2413-046Х-2019-10274

Экономико-правовая
характеристика партнерств в Англии как
одна из форм товарищеского объединения

Economic and legal characteristics of partnerships
in England as a form of comradely association

Загоруйко Игорь Юрьевич, доктор экон. наук., профессор, Федеральное государственное бюджетное
образовательное учреждение высшего образования «Пермский государственный
аграрно-технологический университет имени академика Д.Н. Прянишникова», Пермский
военный институт войск национальной гвардии Российской Федерации, г. Пермь

 Zagoruyko Igor Yuryevich, Doctor of Economics, Federal
State Educational Institution of Higher Education «Perm State
Agrarian-Technological University named after academician D.N. Pryanishnikova»,
The Perm Military Institute of the National Guard Troops of the Russian
Federation

Аннотация: Партнерство Англии напоминает полное
товарищество Германии. При этом оно обладает рядом особенностей, например,
порядок регистрации партнерства, который обуславливается указанием или не
указание в наименовании партнерства имен его участников. Стоит отметить и тот
факт, что в Англии товарищескому объединению имущество не принадлежит на праве
собственности, а считается общей собственностью партнеров. В целом товарищеское
объединение имеет общую концепцию практически во всех странах, лишь с некоторой
её интерпретацией в зависимости от особенностей каждой конкретной стран. Первой
и наиболее старой формой товарищеского объединения выступает партнерство. Закон
определяет его как отношения, которые существуют между лицами, осуществляющими
общее дело с целью получения прибыли. Основой такого объединения выступает
договор (соглашение) между его участниками. Что же касается правового статуса
партнерства, то аналогично с Германией в Англии его не признают юридическим
лицом, при этом партнерству также предоставляется частичная правосубъектность
для участия в обороте и выступления в суде от имени партнерства.

Summary: The partnership of England resembles the full
partnership of Germany. Moreover, it has a number of features, for example, the
procedure for registering a partnership, which is conditional on indicating or
not indicating the names of the participants in the name of the partnership. It
is worth noting the fact that in England to a friendly association property
does not belong on the basis of ownership, but is considered the common
property of partners. In general, a friendly association has a common concept
in almost all countries, with only some interpretation of it, depending on the
characteristics of each particular country. The first and oldest form of
comradely association is partnership. The law defines it as the relationship
that exists between persons engaged in a common business with a view to profit.
The basis of such an association is an agreement (agreement) between its
participants. As for the legal status of the partnership, similarly with
Germany in England it is not recognized as a legal entity, while the
partnership is also provided with a partial legal personality to participate in
the turnover and appear in court on behalf of the partnership.

Ключевые слова: экономика, товарищество, формы
предпринимательства, товарищеские объединения, партнерство, участники.

Key words: economy, partnership, forms of entrepreneurship, partnerships,
partnerships, participants.

Переходя к рассмотрению партнерств
Англии, следует сразу заметить, что разнообразие их форм значительно меньше,
чем в Германии. Однако данные страны объединяет стабильность и преемственность экономико-правовых
норм.

Действующее законодательство Англии
предусматривает три формы партнерских объединений:

1. Партнерство, правовой статус
которого регулируется Законом Великобритании о товариществах 1890 года[10];

2. Партнерство с ограниченной
ответственностью (ограниченное партнерство), правовой статус которого
регулируется Законом об ограниченном партнерстве 1907 года;

3. Партнерство с ограниченной
ответственностью, правовой статус которого регулируется Законом о партнерстве с
ограниченной ответственностью 2000 года[8].

Первой и наиболее старой формой
товарищеского объединения выступает партнерство.
Закон определяет его как отношения, которые существуют между лицами,
осуществляющими общее дело с целью получения прибыли. Основой такого
объединения выступает договор (соглашение) между его участниками. Что же
касается правового статуса партнерства, то аналогично с Германией в Англии его
не признают юридическим лицом, при этом партнерству также предоставляется
частичная правосубъектность для участия в обороте и выступления в суде от имени
партнерства[7].

В качестве ключевых характеристик
партнерства можно определить следующие: число партнеров не ограничено, а
ведение дел от имени товарищества может осуществлять любой его партнер, если
соглашением не предусмотрено иное[8]. Управление делами товарищества
осуществляется всеми участниками от имени самого партнерства, а имущество
партнерства находится в общей совместной собственности его партнеров.
Особенностью партнерства выступает порядок государственной регистрации, который
необходим лишь в случае, если партнерство не раскрывает имена участников
товарищества[2]. Ответственность партнеров Англии носит солидарный характер,
даже при возникновении деликатных обязательств.

Одно из главных преимуществ
создания партнерского бизнеса в отличие от создания зарегистрированной компании
заключается именно в том, что партнерский бизнес не должен соблюдать множество
формальностей, требуемых от зарегистрированной компании[6]. Поэтому в
Соединенном Королевстве партнерство имеет большое значение в розничной торговле
и строительстве, а также в обрабатывающей промышленности, сельском хозяйстве и
туризме[4]. В целом, подобная формы допустима лишь для мелкого или среднего
бизнеса, поскольку риски ответственности у крупной коммерческой организации
слишком велики.

Партнерство Англии напоминает
полное товарищество Германии[3]. При этом оно обладает рядом особенностей,
например, порядок регистрации партнерства, который обуславливается указанием
или не указание в наименовании партнерства имен его участников. Стоит отметить
и тот факт, что в Англии товарищескому объединению имущество не принадлежит на
праве собственности, а считается общей собственностью партнеров. В целом
товарищеское объединение имеет общую концепцию практически во всех странах,
лишь с некоторой её интерпретацией в зависимости от особенностей каждой
конкретной стран.

Следующей формой партнерства
выступает партнерство с ограниченной
ответственностью (аббревиатура на английском — limited partnership)
(далее по тексту — LP), правовой статус которого регламентирован Законом об ограниченном
партнерстве 1907 года.

Действительно, правовой статус
товарищества с ограниченной ответственностью крайне схож с положением
коммандитного товарищества в странах континентальной Европы, однако ему присущи
аналогичные с партнерством особенности, указанные выше. Подобно Германии LP не предоставлен
статус юридического лица, в связи с чем объединение можно именовать как
отношения, которые существуют между лицами (физическими или юридическими),
занимающимися бизнесом (который включает в себя любую профессию), с целью
получения прибыли[8].

Партнерство состоит из одного или
нескольких генеральных партнеров, которые несут ответственность за все долги и
обязательства фирмы и одно или несколько партнеров с ограниченной
ответственностью, которые вносят вклад и не отвечает за долги и обязательства
партнерства свыше внесенной суммы. Аналогично с континентальной коммандитой
важным отличием LP от партнерства выступает обязанность регистрации, что дополнительно
подтверждает его участие в обороте как отдельного субъекта. Требования в
отношении наименования аналогичны с теми, что предъявляются для партнерств.
Порядок ведения дел товарищества предусмотрен аналогичный с германским правом,
то есть ведение дел генеральными партнерами.

Отличительной особенностью
выступает положение о том, что партнер с ограниченной ответственностью может
быть прямо уполномочен действовать от имени фирмы, но если он действует таким
образом, что принимает участие в управлении, то это будет означать триггерный
режимв качестве генерального партнера и вытекающую из этого неограниченную
ответственность[8]. Что же касается имущества, то оно принадлежит всем
партнерам совместно, а не самому LP, аналогично с партнерством. Стоит также
обратить внимание, что Закон о компаниях 1985 года установил лимит на
количество товарищей, ограничив их число в 20 человек[5]. Но установленное
численное ограничение было отменено в 2002 году[1]. 

Таким образом, товарищество с
ограниченной ответственностью по своему правовому статусу аналогично
европейским коммандитным товариществам. При этом ему присущи особенности,
которые были установлены английским правом, в частности имущество партнерства
принадлежит совместно его участникам, а не самому LP, а наличие
собственного наименования и обязанность регистрации говорят о том, что в
обороте партнерство выступает от собственного имени. Данные характеристики в
большей мере приближают LP к статусу юридического лица, чем партнерство. Кроме
того, не следует забывать, что формирование объединений, имеющих ограниченную
ответственность по обязательствам, берет свое начало еще в XVII — XVIII вв., при этом
нормы с того времени претерпевают лишь некоторые изменения, при этом сохраняя
первоначальную концепцию.

Следующей формой товарищества
выступает товарищество с ограниченной
ответственностью (аббревиатура с английского — limited liability partnership). Его правовой статус отличается от ранее рассмотренных форм,
поскольку партнерство признано юридическим лицом.

Важным отличием является порядок
ответственности участников такого партнерства, а именно, все товарищи несут
ответственность исключительно в пределах внесенного ими вклада[9]. Подобного
рода ответственность присуща обычно корпоративным организациям, но не
товарищеским объединениям. Подобно LP партнерство подлежит государственной
регистрации.

Как юридическому лицу партнерству
присущ такой признак как обособленность имущества, а также выступление в
гражданском обороте от собственного имени. Второй признак схож с ранее
названными формами партнерств, а вот обособленность имущества не присуща товарищеским
объединениям, не имеющим статуса юридического лица. Ведением дел от имени
товарищества может заниматься любой его участник, аналогично с порядком,
установленным для других партнерств.

Основной направленностью данной
формы, по первоначальным задумкам законодателя, было ограничение
ответственности профессионалов в какой-либо сфере за халатность их участников.
Подобная идея возникла в связи с тем, что увеличилось число судебных
разбирательств по делам о халатности, росло число участников таких товариществ,
в том числе благодаря возможности участия в товариществе лиц нескольких
профессий[8]. Направленность мысли законодателя напоминает идею
профессионального партнерства Германии, где такие профессии именуют
«свободными». Постепенно данная форма становится востребована и в иных сферах,
не только среди объединений профессионалов. В связи с этим ученые указали, что,
по сути, товарищество с ограниченной ответственностью является версией
зарегистрированной компании по всем, кроме названия и отсутствия уставного
капитала, параметрам, которая была дорого адаптирована к потребностям и
требованиям небольшой группы профессионалов с, возможно, целью более склонной к
защите интересов профессионалов, чем общественных интересов[6].

Несмотря на то, что товарищество с
ограниченной ответственностью крайне схоже с корпоративными формами
организации, все же от товарищеских объединений здесь сохранилась внутренняя
структура товарищества, которая не обременена формальностями. Кроме того,
именно LLP может предложить своим участникам гибкость в отношении принадлежащей
им доли и прибыли от нее, о порядке принятия решений и другое.

Таким образом, LLP является
наиболее удобной формой с точки зрения ответственности его участников, а также
возможности допускать свободное формирование внутренних условий взаимодействия
в товарищеском соглашении. Именно данные положения определяют преимущества
формы, в сравнении с обществом с ограниченной ответственностью, для которого
закон предписывает большее количество императивных норм и не допускает столь
диапозитивного порядка определения внутренних условий. При этом, в сравнении с
партнерством и LP, учредителям данной формы необходимо будет соблюсти большее число
формальных требований, например, регистрация товарищества и всех последующих
изменений, вносимых в отношении наименования, места нахождения партнерства и
так далее, учредительный договор партнерства должен соответствовать
определенной форме. Именно характер ограниченной ответственности позволил
данной форме получить наиболее широкое распространение на практике.

Положение о товариществах с
ограниченной ответственностью (LLP) являются достаточно новыми. В его основу
легли положения об обществах с ограниченной ответственностью и об указанных
формах партнерств. На основании этого можно говорить о некоторой
преемственности норм, а также принятие данной формы дополнило систему
товариществ новым звеном.

Анализ системы товариществ Англии
показал, она была сформирована крайне давно, а современные нормы являются
правопреемниками ранее действовавших актов. При этом с течением времени
законодательство было дополнено новой формой — товарищество, имеющее полностью
ограниченную ответственность участников. Принятие данной формы было обусловлено
тем, что профессионалы, при осуществлении деятельности, страдали от халатности
участников и участвовали в ответственности, возникшей благодаря
недобросовестным действиям партнеров. Но при этом им требовалась форма
объединения именно на товарищеской основе, поскольку личный труд одна из важных
составляющих их деятельности. На наш взгляд данная форма схожа с
профессиональными партнерствами Германии, которые имеют более практически
обоснованное регулирование. В большей мере данное объединение напоминает
корпоративное, чем товарищеское образование. «Классические» формы товариществ
не имеют существенного отличия в правовом регулировании, в сравнении, с правом
Германии. Различия заключаются в том, что товарищеским объединениям в Англии не
предоставлена возможность иметь имущество на праве собственности, несмотря на
то, что законодатель предусматривает их участие в обороте как отдельных
субъектов права.

Список литературы

1. Англия. Закон о компаниях 1985 [Электронный ресурс]. URL: https://constitutionallaw.ru/p=1092 (дата обращения
   11.12.2019)
2. Васильев Е.А., Комаров
   А.С. Указ. соч. С.260.
3. Эстерлейн Ж. В., Загоруйко И.Ю. Экономико-правовой анализ современных форм
   товарищеских объединений Германии//Московский экономический журнал. 2019. № 11.
   С. 37.
4. Andenas М., Wooldridge F. Указ. соч. Р. 130.
5. Cahn А. and D. C. Donald. Указ. соч. Р.39-40.
6. Explanatory notes to the limited liability partnerships Act 2000 [Электронный
   реурс].URL:https://web.archive.org/web/20090319064834/http://www.opsi.gov.uk/acts/acts2000/en/ukpgaen_20000012_en_1
   (дата
   обращения
   20.04.2019)
7. Griffin S. Company law: fundamental principles. Pearson Education
   Limited, 2006. P.81.
8. Limited Liability
   Partnerships Act 2000 [Электронный ресурс].
   URL:
   https://www.legislation.gov.uk/ ukpga/2000/12/contents (дата обращения 20.12.2019)
9. McLaughlin S. Unlocking Company law. 2-nd edition. L., N. Y.: Routledge,
   2013. Р.31.
10. Partnership Act 1890 [Электронный ресурс].URL:
    http://www.legislation.gov.uk/ukpga/Vict/53-54/39 (дата обращения 20.12.2019)

УДК 338.001.36

DOI 10.24411/2413-046Х-2019-10319

СРАВНИТЕЛЬНЫЙ
АНАЛИЗ РАЗВИТИЯ ЦИФРОВОЙ ЭКОНОМИКИ В СТРАНАХ БОЛЬШОЙ СЕМЕРКИ, РОССИИ И КИТАЕ

COMPARATIVE ANALYSIS OF DIGITAL ECONOMY DEVELOPMENT IN
G7, RUSSIA AND CHINA

Гриневич
Юлия Анатольевна, кандидат экономических наук, доцент
кафедры
мировой экономики и таможенного дела Института экономики и предпринимательства
ННГУ, начальник отдела сетевых и международных образовательных программ Института
экономики и предпринимательства ННГУ, Национальный исследовательский Нижегородский
государственный университет им. Н.И. Лобачевского, г. Нижний Новгород

Шеншин
Александр Сергеевич, кандидат экономических наук, старший
преподаватель кафедры социально-экономических дисциплин Дзержинского филиала
ННГУ, Национальный исследовательский Нижегородский государственный университет
им. Н.И. Лобачевского, г. Нижний Новгород

Grinevich Julia Anatolievna, Candidate of Economics, Associated Professor of World Economy and Customs Department of the UNN Economics and Entrepreneurship Institute, Head of Network and International Education Programs Office of the UNN Economics and Entrepreneurship Institute, Lobachevsky University of Nizhny Novgorod, city of Nizhny Novgorod, Mail: grinevich@iee.unn.ru

Shenshin Alexander Sergeevich, Candidate of Economics, Assistant Professor of Social and Economic Disciplines Department of the UNN DB, Lobachevsky University of Nizhny Novgorod, city of Nizhny Novgorod, Mail: shenshin@ef.unn.ru

Аннотация: В
статье предложено четкое определение категории «цифровая экономика», на основе
которого выявлена ее отраслевая структура, коррелирующая с отечественным и
международным статистическими классификаторами видов экономической
деятельности. На основе сделанных методологических допущений проведен сравнительный
анализ абсолютной и относительной динамики развития цифровой экономики в семи
экономически развитых странах (США, ФРГ, Франции, Великобритании, Италии,
Японии и Канаде), России и Китае с 2009 по 2016 год. Результаты анализа могут
быть использованы для оценки эффективности отечественной государственной инновационно-инвестиционной
политики.

Summary: The publication articulates a neat definition of the «digital
economy» and specifies its industrial structure correlating with international
and local economic activities statistical classifications. On the base of these
methodological assumptions a comparative analysis of the digital economy
absolute and relative development tendencies in seven economically developed
countries (USA, Germany, France, Great Britain, Italy, Japan and Canada),
Russia and China within 2009-2016 was conducted. The results of that research
may be subject to appreciate the Russian Government innovations and private investments
stimulating policy effectiveness. In consequence, the efficiency of economic
policy in Russia could be increased.

Ключевые
слова: цифровизация, цифровая экономика, структура
экономики, четвертая промышленная революция

Keywords: digitalization, digital economy, economy structure,
fourth industrial revolution (Industry 4.0)

Широкое распространение
Интернета и стремительное развитие информационно-коммуникационных технологий (ИКТ)
в течение последних 25 лет создали объективные предпосылки для качественного
преобразования всей существующей экономической системы и перехода человечества
к новому технологическому укладу, условно называемого четвертой промышленной
революцией (Industry
4.0). Некоторые экономисты склонны считать, что речь идет об очередной смене
производственной парадигмы [7, С. 1379-1380], предполагающей оцифровку
максимального количества данных и автоматизацию максимального количества
операционных процессов на предприятиях всех форм собственности, во всех
организациях и учреждениях, как в частном, так и в государственном секторах
экономики. Считается, что это позволит повысить производительность труда, как
это случилось во время первых трех промышленных революций, благодаря,
соответственно, механизации труда в промышленности и массовому внедрению сначала
паровых, а потом и электрических двигателей, вкупе с массовым производством и конвейерной
сборкой, и, наконец, массовому распространению микроэлектроники, компьютерных
технологий и роботизации сборочных линий [6, С. 79].

На практике четвертая
промышленная революция выражается в том, что все большее число устройств, машин
и оборудования оказываются подключены к Интернету. Одновременно с этим и
домашние хозяйства, и бизнес, и государственные органы все активнее используют
онлайн-сервисы, предпочитая менее времяемкое и более клиенториентированное дистанционное
обслуживание менее продуктивному общению с клерками в офисах. Бизнес все
активнее переводит в цифровой формат цепочки создания добавочной стоимости,
стремясь заменить материальные активы нематериальными, и все глубже интегрируя как
персонал, так и внешних контрагентов в свои корпоративные информационные
системы. Как следствие, если уже в 1990-е годы считалось, что информация стала
стратегическим ресурсом, а экономика трансформировалась в постиндустриальную,
то теперь критически важным как с точки зрения конкурентоспособности частных
компаний, так и с точки зрения национальной безопасности целых государств
становится наличие самого доступа к Большим данным (Big Data) и технологий их машинной обработки.
Именно это обстоятельство и обуславливает столь пристальное внимание, которое и
правительства, и предпринимательское сообщество по всему миру уделяют развитию
цифровой экономики – сектору, динамика роста которого во многом определяет
скорость модернизации всей экономической системы в современном мире. В связи с этим
неизбежно возникает методологический вопрос определения данной экономической
категории и ее отраслевой структуры, без чего невозможно точно количественно
определить параметры объекта и проанализировать динамику его развития. Тем
более, что за последние три десятилетия семантика термина «цифровая экономика»
претерпела значительные изменения вследствие научно-технического прогресса.

Первые упоминания о
цифровых технологиях можно датировать пятидесятыми годами XX века, когда в Великобритании и США появляются
компьютеры, а вместе с ними и сопутствующие специальные термины. Под «оцифровыванием»
(digitization) при этом понималось
«преобразование аналоговых данных (изображений, видео или текста) в цифровой
формат» [5, С. 284], т.е. в двоичный код. В свою очередь понятие «цифровизация»
(digitalization) появилось в начале
1970-х благодаря Роберту Вочалу, рассуждавшему о возможных последствиях
компьютеризации исследовательской деятельности [9]. Таким образом, вплоть до конца
XX
века концепция цифровой экономики устойчиво ассоциировалась лишь с активизацией
использования компьютеров в той или иной экономической деятельности.

Во время Интернет-бума 1990-х
годов на фоне экспоненциального роста численности пользователей Сети, когда
Интернет-технологии все активнее используются в маркетинге и дистрибуции, экономисты
начинают отождествлять цифровую экономику с Интернетом и механизмами его
воздействия на социально-экономические процессы. В 2000-х годах в экономических
исследованиях, посвященных развитию цифровой экономики, фокус смещается с
позитивного анализа динамики распространения онлайн-технологий в сторону
нормативного анализа государственного регулирования Интернета, однако трактовка
ключевого понятия практически не меняется. Цифровая экономика на этом этапе как
правило сводится к Интернету и смежным с ним ИКТ. Такого рода подход можно
проиллюстрировать на примере исследования экономистов из Бюро экономического
анализа Департамента торговли Правительства США, которые посчитали элементами
цифровой экономики: (а) инфраструктуру для передачи цифровых данных и, в первую
очередь, компьютерные сети, (б) онлайн-торговлю (e-commerce) и (в) цифровой контент,
создаваемый как домашними, так и корпоративными пользователями [1, С. 6-7].

Следующий, третий по
счету этап эволюции цифровой экономики, пришелся на текущее десятилетие. Его
особенностью является то, что к производству цифровых благ и оказанию услуг
через Интернет все активнее стали переходить не только хай-тек сектор и
индустрия развлечений, но и самые консервативные с технологической точки зрения
отрасли экономики (туризм, транспорт, сельское хозяйство). Как следствие, переосмысливаются
и подходы к определению рассматриваемого объекта. К примеру, в п. 4 «Стратегии
развития информационного общества в РФ на 2017-2030 годы», утвержденной Указом
Президента РФ № 203 от 9 мая 2017 года содержится следующее определение цифровой
экономики: «хозяйственная деятельность, в которой ключевым фактором
производства являются данные в цифровом виде, обработка больших объемов и
использование результатов анализа которых по сравнению с традиционными формами
хозяйствования позволяют существенно повысить эффективность различных видов
производства, технологий, оборудования, хранения, продажи, доставки товаров и
услуг» [11, С. 4]. Попытки дать более точное определение современной цифровой
экономике фактически сводятся к более или менее подробному перечислению ее
составных частей. Как пример: «Цифровая экономика – это часть экономического
продукта, произведенная благодаря цифровым факторам производства, к которым
относятся навыки работы с цифровыми технологиями, цифровое оборудование
(аппаратное и программное обеспечение, а также коммуникационное оборудование) и
необходимые в производстве цифровые блага и сервисы» [4, С. 2].

Резюмируя вышеописанное,
можно сделать следующие выводы относительно сущности цифровой экономики.
Во-первых, рассматриваемая экономическая категория быстро эволюционирует, что,
помимо всего прочего, приводит к изменению ее трактовки и устареванию
экономических оценок ее развития, сделанных ранее. Во-вторых, имманентным
свойством цифровой экономики на всем протяжении ее развития является то, что
она развивается на базе информационно-коммуникационных технологий. Исходя из
этого, можно согласиться с тем, что «цифровая экономика – это модельное
отражение экономических отношений по производству, распределению, обмену и
потреблению (процесс воспроизводства) на основе ИКТ» [10, С. 15]. В-третьих, следует
отметить, что цифровая экономика не является в чистом виде сегментом сферы
услуг, т.к. включает в себя еще и часть материального производства.
Неоднородность экономической природы цифровой экономики не позволяет
использовать для анализа уровня ее развития только показатели инвестиций в
цифровую инфраструктуру, охвата населения и предприятий сетями связи,
численности занятых и объемов реализации или величину внешних эффектов,
порождаемых ею. В этой связи наиболее адекватным подходом к оценке развитости
цифровой экономики представляется анализ величины добавочной стоимости,
создаваемой в рамках соответствующих видов экономической деятельности. Это, в
свою очередь, требует определить какие именно отрасли входят в состав
исследуемого объекта.

Вопрос об отраслевой
структуре цифровой экономики является не менее дискуссионным, чем ее
определение. Например, специалисты из Комитета по развитию бизнеса, компетенций
и инновациям британского парламента считают, что в состав цифровой экономики
следует включать даже предприятия игровой индустрии [2, С. 4]. Также многочисленные
споры как по поводу терминологических границ, так и целесообразности ее
включения в состав цифровой экономики вызывает т.н. «цифровая инфраструктура».
Проблема заключается в многослойности данного понятия, под которым могут
подразумеваться: (а) информационно-коммуникационные сети, (б) инфраструктура
хранения и передачи данных (дата-центры, трансконтинентальный кабели связи,
облачные сервисы по хранению данных), (в) цифровые платформы (в тех случаях,
когда они играют роль посредника между сторонами рыночных транзакций), (г)
цифровые устройства и приложения, и даже (д) энергетическая инфраструктура, без
которой функционирование цифровых технологий априори невозможно [8, С. 5-6]. В
данной работе для статистического анализа была взята за основу суженная
трактовка структуры цифровой экономики, сформулированная Ричардом Хиксом и
Руманой Бакт, которые выделяли три возможных уровня ее анализа [3, С. 13]:

1. цифровая
   экономика в узком смысле или ИКТ-сектор (производство компьютеров, электронных
   и оптических изделий, деятельность в сфере телекоммуникаций, разработка
   компьютерного программного обеспечения, консультационные услуги в данной
   области и другие сопутствующие услуги, а также деятельность в области
   информационных технологий);
2. экономика,
   базирующаяся на цифровых технологиях (ИКТ-сектор и ключевые информационные
   технологии, используемые вне вышеперечисленных видов экономической
   деятельности: цифровые платформы, мобильные приложения и платежные сервисы,
   являющиеся основными генераторами цифровых благ и поставщиками онлайн-услуг);
3. цифровая
   экономика в широком смысле (экономика, базирующаяся на цифровых технологиях, и отрасли
   т.н. «старой» экономики, существовавшей до появления Интернета (финансы, СМИ,
   туризм, транспорт), уже интегрировавшие цифровые технологии в свои производственные
   процессы, в т.ч. Industry
   4.0).

Выбор именно суженной
трактовки определялся в первую очередь тем, что указанные экономические сектора
прямо корреспондируют с конкретными видами экономической деятельности, выделяемыми
действующим в настоящее время Общероссийским классификатором видов
экономической деятельности ОК 029-2014 (КДЕС Ред. 2), утвержденным
Росстандартом, и Международной стандартизированной отраслевой классификацией
всех видов экономической деятельности (ISIC Rev. 3.1), разработанной Статистической
комиссией ООН. В результате подобного рода допущения оказалось возможным
математически точно оценить размеры цифровой экономики в интересующих нас
странах.

Результаты оценки величины цифровой экономики в номинальном стоимостном долларовом выражении приведены в Таблице 1. Статистическая информация о величине созданной выбранными секторами добавочной стоимости бралась с сайта Организации экономического сотрудничества и развития, либо с сайтов национальных статических ведомств. Пересчет стоимостных величин в доллары США осуществлялся по соответствующему кросс-курсу по состоянию на конец года.

Как следует из таблицы,
лидером по абсолютной величине цифровой экономики в течение всего
рассматриваемого периода остаются США. Вместе с тем, состав тройки лидеров
меняется: если в конце 2000-х гг. на втором и третьем местах были Япония и
Германия соответственно, то к 2016 году их потеснил переместившийся с
четвертого на второе место Китай. Можно также отметить прогресс в развитии
отечественной цифровой экономики, благодаря чему к 2013 году РФ с последнего
перемещается на предпоследнее место, обогнав Канаду. Причем восстановление
статус-кво в 2014 году объясняется не сколько успехами канадской экономики,
сколько почти двукратным обесцениванием рубля относительно доллара США, вызванным
падением цен на нефть и введением санкций против российских компаний и банков.

Более наглядно относительная динамика развития цифровой экономики в рассматриваемых странах показана на Рисунке 1, на котором показана нормированная с областями и накоплением диаграмма, где за 100% принята суммарная добавочная стоимость в долларовом выражении, созданная сегментами цифровой экономики во всех девяти странах в соответствующий период.

На представленном графике
хорошо видно, что рост цифровой экономики в странах-лидерах – США и Китае
(увеличение доли с 42,25% в 2009 г. до 47,43% в 2016 г. и с 6,91% до 15,49%
соответственно) – происходил за счет уменьшения ее относительной развитости во
всех остальных экономиках. При этом сильнее всего отстали за рассматриваемые 8
лет в развитии своей цифровой экономики Япония (снижение доли на 6,11%) и
Франция (-2,03%). Доля РФ в общей добавленной стоимости, созданной цифровой
экономикой всех девяти стран, уменьшилась с 2,54% в 2009 году до 1,66% в 2016
г., но следует снова оговориться, что еще в 2013 году российская цифровая
экономика была крупнее (3,33%), чем канадская (3,13%), и вполне сопоставима с
итальянской (3,72%). Поэтому вывод о том, что цифровая экономика в РФ наименее
развита по сравнению с остальными странами, выбранными для анализа,
неоднозначный и требует уточнения путем пересчета выраженных в разных валютах
стоимостных величин по паритету покупательной способности.

С другой стороны, если проанализировать динамику изменения доли цифровой экономики в ВВП каждой из рассматриваемых стран (Рис. 2), то вывод об относительном отставании российской цифровой экономики подтвердится. Более того, выясняется, что с 2009 по 2016 год значимость цифровой экономики с точки зрения ее вклада в ВВП выросла не только в США и КНР, но еще в ФРГ и Великобритании. Во всех остальных пяти национальных экономиках доля цифрового сегмента снизилась в среднем на 0,59%, если считать и Францию, где доля цифровой экономики почти не изменилась (4,67% в 2009 г. и 4,52% в 2016 г.).

Наконец, если сравнить динамику роста цифровой экономики (Табл. 2) и номинального ВВП соответствующей страны (Табл. 3), можно сделать вывод о скорости и стабильности развития интересующего нас сегмента экономики.

Выводы, которые можно
сделать в результате подобного рода сравнительного анализа, выглядят следующим
образом:

• в Канаде, Италии и Японии цифровая экономика в течение рассматриваемого периода росла медленнее или практически с той же скоростью, что и ВВП;
• во Франции, Германии и Китае цифровая экономика обгоняла по скорости развития экономический рост страны, причем в ФРГ ускорение произошло в 2011 г., в КНР в 2012 г., а во Франции — только в 2015 году;
• в оставшихся трех странах (Великобритании, США и России) развитие цифровой экономики было нестабильным, поскольку анализируемый сектор то обгонял в своем развитии национальную экономику, то отставал по темпам роста.

Подытоживая все
вышесказанное, можно сделать следующие выводы из сравнительного анализа
развития цифровой экономики в странах G7,
России и Китае:

• наименее спорным методом для объективного
  количественного сравнения развития цифровой экономики в разных странах нам
  представляется оценка добавочной стоимости, созданной в рамках соответствующих
  видов экономической деятельности;
• с 2009 по 2016 год по уровню развития своей
  цифровой экономики Китай опередил Японию и занял второе после США место, причем
  отрыв лидера от второго номера сократился, т.к. за 8 лет сегмент цифровой
  экономики в КНР вырос в стоимостном выражении в 2,6 раза, а в США всего лишь в
  1,3 раза;
• если рассматривать каждую из выбранных
  девяти национальных экономик обособленно, то окажется, что доля цифровой
  экономики в структуре ВВП выросла не только в США и КНР, но еще в ФРГ и
  Великобритании, оставшись почти неизменной во Франции, несмотря на отставание в
  2010-2014 гг.;
• одной из основных причин технологического
  отставания Канады, Италии и Японии от лидеров развития цифровых технологий
  можно считать отставание темпов роста цифровой экономики от темпов роста
  экономики страны, что может быть обусловлено низкой инвестиционной активностью
  в соответствующих отраслях;
• несмотря на рост в рублевом стоимостном
  выражении в 1,53 раза с 2009 по 2016 год, российский цифровой сегмент остается пока
  самым отсталым по сравнению не только с ведущими мировыми или европейскими экономиками,
  но и канадской, что указывает на необходимость повышения эффективности
  отечественной государственной инновационно-инвестиционной политики.

Литература

1. Barefoot
   K., Curtis D., Jolliff W., Nicholson J.R., Omohundro R. Defining and measuring
   the digital economy // Working paper. Bureau of Economic Analysis, United
   States of America Department of Commerce, Washington, DC. 3/15/2018, URL: https://www.bea.gov/system/files/papers/WP2018-4.pdf
   (дата обращения: 05.11.2019)
2. Britain Parliament House of Commons. Business,
   Innovation and Skills Committee | Commons publication — (2016) // The Digital
   Economy. Second Report of Session 2016-17. URL: https://publications.parliament.uk/pa/cm201617/cmselect/cmbis/87/87.pdf
   (дата обращения: 05.11.2019)
3. Bukht
   R., Heeks R. Defining, Conceptualising and Measuring the Digital Economy // GDI
   Development Informatics Working Papers № 68. – Manchester: University of
   Manchester, Global Development Institute, 2017. – pp. 1-24.
4. Knickrehm
   M., Berthon B., Daugherty P. Digital disruption: The growth multiplier. –
   Dublin: Accenture, 2016. – pp. 1-12.
5. Longman
   Dictionary of Contemporary English. – L.: Longman Group Ltd. of London, 1987. –
   626 p.
6. Rojko
   A. Industry 4.0 Concept: Background and Overview // International Journal of
   Interactive Mobile Technologies. ‒ 2017. ‒ Vol. 11, № 5. – pp. 77-90.
7. Tay
   S.I., Lee T.C., Hamid N.A. A., Ahmad A.N.A. An Overview of Industry 4.0:
   Definition, Components, and Government Initiatives // Journal of Advanced
   Research in Dynamical and Control Systems. – 2018. – Vol. 10, 14-Special Issue.
   – pp. 1379-1387.
8. UNCTAD | Digital Economy Report 2019. Value creation and capture: implications for
   developing countries. URL: https://unctad.org/en/PublicationsLibrary/der2019_en.pdf
   (дата обращения: 05.11.2019)
9. Wachal R. Humanities and Computers: A Personal View // The North American Review. ‒ 1971 ‒ Vol. 256, № 1. – pp. 30-33.
10. Косолапова
    М.В., Свободин В.А. Методологические вопросы системно-цифровой экономики –
    взаимосвязь системной и цифровой экономик // Мягкие измерения и вычисления. –
    2019. – № 6 (19). – С. 13-16.
11. Стратегии
    развития информационного общества в Российской Федерации на 2017-2030 годы //
    Собрание законодательства РФ, 15.05.2017, № 20, ст. 2901. URL: http://pravo.gov.ru/proxy/ips/?docbody=&link_id=2&nd=201115053&collection=1
    (дата обращения: 05.11.2019)

DOI 10.24411/2413-046Х-2019-10272

Характеристика российской экономики через призму теории культурных измерений Герта Хофстеда

Characterization of the
Russian economy through the prism of Geert Hofstede’s cultural dimensions
theory

Николаенкова Мария Сергеевна, аспирантка Финансового университета при Правительстве
Российской Федерации, г. Москва

Научный руководитель: Юрзинова Ирина Леонидовна, доктор
экономических наук, профессор. Место работы: Финансовый университет при
Правительстве Российской Федерации, г. Москва

Nikolaenkova
Mariya, post-graduate student of the Financial
University under the Government of the Russian Federation, Moscow

Supervisor: Yurzinova Irina Leonidovna, doctor of economic Sciences, Professor. Place of work: Financial University under the Government of the Russian Federation, Moscow

Аннотация:Цель
настоящей статьи заключается в выявлении ценностей, влияющих на развитие
российской экономики, через призму научного подхода, разработанного Гертом
Хофстедом. В приведенном исследовании были использованы такие научные методы
как описание, сравнение, анализ, аналогия и обобщение. Результат исследования
показал, что согласно теории культурных измерений, специфику развития
российской экономики в наибольшей степени определяют высокий уровень дистанции
власти и низкий уровень терпимости. Данные показатели выступают в качестве
факторов, сдерживающих экономический рост. В связи с этим в статье приводится
рекомендация по сокращению негативного воздействия указанных факторов с помощью
развития активного гражданского общества и поощрения самовыражения экономических
субъектов.

Suumary:The aim of the article is to
identify values that affect the development of the Russian economy through the
prism of the scientific approach developed by Geert Hofstede. In this study,
such scientific methods as description, comparison, analysis, analogy and
generalization were used. The result of the study showed that according to the
cultural dimensions theory, the specifics of development of the Russian economy
is mostly determined by a high level of power distance and a low level of
indulgence. These indicators act as factors constraining economic growth. In
this regard, the article provides a recommendation to reduce the negative
impact of these factors through the development of an active civil society and
promotion of self-expression of economic agents. 

Ключевые слова:
экономический рост; теория культурных измерений; развитые страны;
неэкономические факторы; ценности; культура.

Keywords: economic growth; cultural
dimensions theory; developed countries; non-economic factors; values; culture.

Экономический рост зависит от большого количества
факторов. В научной литературе принято выделять экономические и неэкономические
факторы. В последнее время научное сообщество уделяет особое внимание изучению
неэкономических факторов экономического роста, таким как ценности, культура,
институты, социальный капитал, религия, образование и т.д. Научное исследование
влияния неэкономических факторов на экономический рост через взаимодействие
различных отраслей знаний, например, истории, социологии, психологии, философии,
способствуют достижению значительных научных результатов в данной области. В
настоящей статье проводится анализ российской экономики через призму теории
культурных измерений, разработанной нидерландским социологом Гертом Хофстеде.

Теория культурных измерений Герта Хофстеда
представляет собой набор из шести показателей, которые измеряют в баллах
влияние антропологических областей (ценностей) на поведение и действия
представителей общества, закладывающих фундамент для экономического развития
государства [1, c. 1-2]. Показатели культурных измерений теории Герта
Хофстеда включают в себя:

• индекс дистанции власти (power distance index, PDI);
• показатель «индивидуализм — коллективизм» (individualism versus collectivism, IDV);
• показатель «мускульность – феминность» (masculinity
  versus femininity, MAS);
• индекс избегания неопределенности (uncertainty
  avoidance index, UAI);
• показатель долгосрочного — краткосрочного временного
  горизонта ориентации на будущее (long term orientation versus short term normative orientation, LTO);
• показатель «терпимость – сдержанность» (indulgence
  versus restraint, IVR) [2].

Далее в статье на основе значений шести показателей культурных измерений, рассчитанных группой ученых под руководством Герта Хофстеда для различных стран, представлен анализ касательно того какие ценности, включенные в теорию культурных измерений, способствуют, а какие препятствуют экономическому росту.  В качестве заключения будут приведены выводы в отношении характера влияния таких ценностей на российскую экономику.Индекс дистанции власти выражает степень, в которой менее влиятельные члены общества принимают и ожидают, что власть распределяется неравномерно. Чем больше степень дистанции власти, тем меньшее влияние на власть могут оказывать члены общества. Чем меньше степень дистанции власти, тем большее влияние на власть может быть оказано обществом. Наиболее высокий индекс дистанции власти присутствует в таких странах, как Словацкая республика, Панама, Гватемала, Филиппины и Россия. Наиболее низкий индекс дистанции власти характерен для таких странах, как Австрия, Израиль, Дания, Новая Зеландия и Ирландия [3].

Исходя из представленных данных, можно сделать вывод о том, что экономически неразвитые страны характеризуются низкой степенью дистанции власти, а у экономически развитых стран степень данного показателя высока.Показатель «индивидуализм — коллективизм» характеризует степень, с которой граждане стремятся действовать самостоятельно или согласованно в рамках группы. Высокое значение данного показателя указывает на то, что главной ценностью для представителей определенного общества является забота о себе и своей ближайшей семье, саморазвитие, высокая степень независимости действий и т.д. Низкое значение рассматриваемого показателя указывает на общества, которым характерно раннее интегрирование индивида в сильные и сплоченные группы (например, расширенные семьи). В данном случае представители таких обществ осуществляют свои действия в большей степени принимая во внимание не только личные интересы, но и интересы группы, членом которой они являются. К странам с наиболее высокими значениями показателя «индивидуализм-коллективизм» относятся США, Австралия, Великобритания, Канада, Нидерланды и Новая Зеландия. К странам, которым присуще наиболее низкое значение данного показателя относятся Гватемала, Эквадор, Панама, Венесуэла и Колумбия [3].

Показатель «мускульность – феминность». В данном показателе «мускульность» рассматривается как предпочтения в обществе касательно достижения целей, самоутверждения индивидов, материального вознаграждения за успех и т.д. Общества с высокой степенью «мускульности», при прочих равных, более конкурентоспособны. Показатель «феминность» рассматривается как предпочтения в обществе касательно сотрудничества, взаимоуважения, скромности, заботы о других, качества жизни и т.д. Общества с высокой степенью «феминности», как правило, ориентированы на достижение консенсуса в различных областях взаимодействия между экономическими субъектами. К странам с наиболее высокой степенью «мускульности» относятся Словацкая республика, Япония, Венгрия, Австрия, Венесуэла. Наиболее высокая степень «феминности» присуща Швеции, Норвегии, Латвии, Нидерландам и Дании [3].

России присущ относительно высокий уровень
«феминности» (36 баллов), что с учетом высокого индекса дистанции власти,
проявляется в том, что по большей части доминирующее поведение в обществе ожидается
со стороны руководства, среди сверстников такое поведение не цениться,
статусные символы также относятся к руководству. Кроме этого, проявлением
«феминности» является бесплатные (по большей части) медицина и образование.

Индекс избегания неопределенности демонстрирует степень, в которой экономические субъекты испытывают дискомфорт перед неопределенностью или двусмысленностью будущих событий. Члены общества страны с высоким показателем индекса неопределенности придерживаются различным кодексам поведения, убеждениям и нормам поведения. Представители стран, которым свойственен низкий показатель рассматриваемого индекса, принимают будущее таким какое оно есть и ориентируются больше на практику (жизненные обстоятельства), нежели придерживаются каким-либо убеждениям, в т.ч. суевериям. К странам с наиболее высоким индексом избегания неопределенности относятся Греция, Португалия, Гватемала, Уругвай и Мальта. К странам с низким индексом избегания неопределенности относятся Сингапур, Ямайка, Дания, Гонконг и Швеция [3].

Что касается России, то согласно результатам
исследований группы ученых под
руководством Герта Хофстеде, России присущ
высокий индекс избегания неопределенности. По выводам рабочей группы
большинство россиян чувствуют себя очень уязвимыми в неоднозначных ситуациях,
что заложило фундамент сложных бюрократических структур в государстве.

Сделать однозначный вывод в отношении того, каких
образом значение индекса избегания неопределенности влияет на экономический
рост, исходя из статистических данных по рассматриваемому параметру при помощи
использования научного метода сравнения не представляется возможным. Ценность
данного показателя заключается в рекомендациях для организации того или иного
производства, повышения его эффективности на основе удовлетворения потребностей
экономических субъектов в их стремлении контролировать будущее или наоборот его
комфортного принятия.

Показатель долгосрочного — краткосрочного временного горизонта ориентации на будущее (LTO) был добавлен к четырем вышеперечисленным индексам несколько позже. Цель показателя заключается в выделении различий мышления «Запад-Восток». Значение показателя характеризует определенное соотношение приоритетов связи с прошлым и решением настоящих и будущих вызовов. Общества, с долгосрочным временным горизонтом ориентацией на будущее или с высоким показателем LTO, являются прагматичными и нацелены на то, чтобы аккумулировать различные блага для инвестирования в будущее. Обществам с низким показателем LTO, присуще придерживаться веками формировавшимся традициям и нормам, представители таких обществ с недоверием относятся к изменениям.

К странам с наиболее низким показателем LTO относятся Пуэрто-Рико, Гана, Египет, Западная Африка, Нигерия и Колумбия. Наиболее высокие значения исследуемого показателя присущи Южной Корее, Тайваню, Японии, Китаю и Украине. Из представленных ниже данных, можно отметить тенденцию, указывающую на то, что бедным странам присущи наиболее низкие показатели LTO [3].

Показатель «терпимость – сдержанность» был включен последним в действующую теорию культурных
измерений Герта Хофстеда. Данный показатель определяет степень, в соответствии
с которой члены общества пытаются контролировать собственные желания и
импульсы. Низкие значения показателя свидетельствуют о слабом контроле
(терпимости), высокие показатели индекса указывают на существенный контроль (сдержанность).

В странах, которым присущи высокие значения показателя «терпимость – сдержанность» (Венесуэла, Мехико, Пуэрто-Рико, Сальвадор, Нигерия), позволено относительно свободное удовлетворение естественных человеческих желаний, в странах с низкими значениями показателя «терпимость – сдержанность» (Пакистан, Египет, Латвия, Украина, Албания, Белорусь) такие желания сдерживаются социальными нормами и законами. В России данный показатель также признается относительно низким (20 баллов). Большинству экономически развитых западных стран, таким как США, Великобритания, Франция, Германии, присуще средние значения данного показателя. Таким образом, можно сделать вывод о том, что, по общему правилу, здравый контроль за человеческим досугом и частной жизнью способствует экономическому росту [4].

Согласно результатам, полученным в рамках теории
культурных измерений Герта Хофстеда общество (см. график 7), проживающее в
России, можно охарактеризовать следующим образом:

• Высокий уровень индекса дистанции власти указывает на то, что России присуще существенное неравенство в политической сфере, власть сосредоточена в руках определенной группы людей, и, соответственно, ключевые решения по экономическим вопросам также решаются определенной группой людей. Исходя из значения данного показателя можно сделать вывод о том, что российское гражданское общество не может быть охарактеризовано как активное.
• Низкое значение показателя «индивидуализм — коллективизм» указывает на то, что российское общество является достаточно сплоченным, а также на то, что социальный капитал, как фактор, производства в значительной степени используется при осуществлении экономической деятельности.
• Низкое значение показателя «мускульность – феминность», указывает на то, что ценности заботы о других и качества жизни для российского общества находятся в приоритете по сравнению с ценностями конкуренции и достижения успеха. Подтверждением этому также может служить ст. 7 Конституции РФ, которая провозглашает Россию социальным государством.
• Высокое значение показателя избегания неопределенности, указывает на то, что большинство представителей современного российского общества испытывают тревогу перед будущим. Для контроля будущих событий в России сформировано большое количество институтов, таких как планирование, формальное общение между малознакомыми людьми, сложная система бюрократии и т.п.
• Высокое значение показателя долгосрочного — краткосрочного временного горизонта ориентации на будущее указывает на то, что большая часть российского общества, живя настоящим, закладывает фундамент для качественной жизни в будущем для себя и для своих поколений. Высокое значение данного показателя также свидетельствует о том, что российскому обществу больше близок восточный тип мышления, а не западный.
• Низкое значение показателя «терпимость – сдержанность» указывает на то, что в российском обществе преобладает высокая степень контроля желаний и устремлений людей.

Сравним значения показателей теории культурных измерений Герта Хофстеда, чье влияние на экономический рост было выявлено в вышеприведенном анализе, для России со значениями показателей, рассчитанным для таких экономически развитых стран, как Австралия, Великобритания, Германия, Норвегия, Сингапур, США и Японии.

График 8 иллюстрирует то, что индекс дистанции власти
в России значительно выше, чем во всех остальных стран в выборке. Из этого
следует, что с большой степенью вероятности можно утверждать, что сложившееся
неравенство в обществе и сосредоточение власти в руках у определенного круга
лиц, а также отсутствие активного гражданского общества препятствуют
экономическому росту.

В соответствии с информацией, представленной на графике
8, показатель «индивидуализм-коллективизм» принимает различные значения у
разных стран выборки. Таким образом, можно сделать вывод о том, что влияние
данного показателя на экономический рост не стоит рассматривать в отдельности
от значений других показателей. На взгляд автора, как стремление экономических
субъектов добиваться определенных целей самостоятельно, так и стремление
добиваться целей коллективно являются двумя различными моделями выживания, что
оказывает опосредованное влияние на экономический рост и такое влияние
находится в зависимости от многих других факторов. Так высокий уровень
индивидуализма свойственен западным странам, показывающим высокие темпы
экономического роста. Высокий уровень коллективизма свойственен азиатским
странам, экономический рост которых можно описать как планомерный и устойчивый.

В целом, экономически развитым странам присуще высокое
значение показателя «мускульность – феминность», что говорит о том, что
экономические субъекты данных стран в своей деятельности нацелены на достижение
поставленных целей, определенного уровня достатка и заинтересованы в
самоутверждении и накоплении капитала. Из представленной выборки наименьшее
значение данного показателя наблюдается у Норвегии с хорошо разработанной и
действующей социальной системой. На втором месте находится Россия, которая
также уделяет повышенное внимание социальному обеспечению граждан. Из этого
можно сделать вывод, что, в целом, развитая социальная политика не оказывает прямого
положительного влияния на экономический рост, поскольку социально защищая своих
граждан, государство уменьшает их стимулы на самообеспечение.

По сравнению с экономически развитыми странами из
выборки Россия обладает наиболее низким значением показателя «терпимость-сдержанность».
По мнению автора, максимально низкие и максимально высокие значения данного
индекса стоит рассматривать в качестве барьеров на пути к экономическому росту.
Так отсутствие разумного контроля над желаниями и устремлениями людей может
привести к хаусу в обществе, вместе с тем излишнее сдерживание сковывает действия
граждан, стремящихся к инновационным, ранее не опробованным преобразованиям
окружающей среды, в частности в области предпринимательства, науки и культуры.  

Таким образом, в соответствии с теорией культурных
измерений Герта Хофстеда ключевыми отличиями России от наиболее развитых стран
является высокий уровень дистанции власти, а также низкий уровень терпимости. По
мнению автора, именно ограниченная возможность влияния на власть, а также
существенное контролирование желаний и самовыражения членов общества,
являющихся экономическими субъектами, препятствует росту российской экономики. Для
целей уменьшения негативного влияния вышерассмотренных факторов на
экономический рост рекомендуется поощрение развития активного гражданского
общества, самовыражения экономических субъектов в созидательных политических и
экономических инициативах.  

Список литературы

1. Rothbard M. N. Man, economy, and state with power and market. – The USA: Ludwig von Mises Institute, 2009 – 1438 с.
2. Hofstede G. Dimensionalizing cultures: The Hofstede model in context //Online readings in psychology and culture. – 2011. – Т. 2. – №. 1. – С. 8.
3. Clearly Cultural. Geert Hofstede cultural dimensions. [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://clearlycultural.com/geert-hofstede-cultural-dimensions/
4. Geert Hofstede. Dimension data matrix [Электронный ресурс]. – Режим доступа: https://geerthofstede.com/research-and-vsm/dimension-data-matrix/

УДК 338

DOI 10.24411/2413-046Х-2019-10316

РОЛЬ
И МЕСТО ЦИФРОВИЗАЦИИ В ЭКОНОМИЧЕСКОМ РАЗВИТИИ

THE ROLE AND PLACE OF DIGITALIZATION IN ECONOMIC DEVELOPMENT

Галеева
Венера Рафисовна,
кандидат
экономических наук, доцент, Казанский национальный исследовательский
технологический университет, г. Казань

Galeeva V.R., galeeva_vr@mail.ru

Аннотация: Цифровая
экономика представляет широкие возможности странам для активации и ускорения
экономического развития. Цифровой век трансформирует все: природу рынков и
продуктов, как производить, как доставлять и оплачивать, масштаб капитала для
работы в глобальном среде и потребностей в человеческом капитале. Компаниям открываются
новые идеи и технологии, новые модели управления и бизнес-модели, а также создаются
новые каналы доступа к разным рынкам. В данной статье рассматриваются вопросы
трансформации экономики под воздействием цифровых технологий, определяются
векторы и программы развития новых экономических процессов, систем и секторов.  

Summary: The digital economy presents a wide range of opportunities for countries
to activate and accelerate economic development. The digital age is
transforming everything: the nature of markets and products, how to produce,
how to deliver and pay, the scale of capital for working in a global
environment, and the needs for human capital. Companies are opening up new
ideas and technologies, new management and business models, as well as creating
new channels of access to different markets. This article discusses the
transformation of the economy under the influence of digital technologies,
identifies vectors and programs for the development of new economic processes,
systems and sectors

Ключевые слова: цифровизация,
цифровая экономика, экономическое развитие, Индустрия 4.0, конкуренция.

Keywords: digitalization, digital economy, economic development, Industry 4.0, competition.

Цифровая экономика и
сопутствующие трансформационные изменения активно проявляют свое воздействие на
жизнь общества в целом и отдельного человека предоставляя огромные возможности и
сложные задачи. Новые технологии могут внести значительный вклад в реализацию
устойчивого развития экономики, но нельзя принимать положительные результаты
как должное. Необходимо обратить внимание на развитие сотрудничества, добиться
полного социального и экономического потенциала цифровых технологий, избегая
при этом непредвиденных и негативных последствий.

Определений понятия
«цифровая экономика» довольно много. Так, впервые приближенное понятие можно
встретить в 1990-е годы, обусловленные возникновением и развитие Интернета как
основы цифровой экономики. Цифровая экономика рассматривалась очень условно и
приблизительно к тому, что дает сеть Интернет.

Более современные подходы
к понятию цифровой экономики включают все элементы цифровых платформ, а именно
коммуникации и элементы инфраструктуры. Особое внимание при этом уделяется
взаимосвязи между технологиями, их влиянием друг на друга и на экономические
уклады, которые существуют в современном обществе.

Политика перехода к
цифровой экономике начинает формироваться в 2000 годах, когда была разработана программа
«Электронная Россия», которая определила процессы перехода в цифровую экономику
до 2010 года. В 2018 году разрабатывается новая национальная программа
«Цифровая экономика Российской Федерации», в рамках которой планируются к
реализации федеральные проекты: «Нормативное регулирование цифровой среды»,
«Информационная инфраструктура», «Кадры для цифровой экономики»,
«Информационная безопасность», «Цифровые технологии» и «Цифровое
государственное управление» [3]. Основная задача реализации национального
проекта заключается в увеличении внутренних затрат на развитие цифровой
экономики за счет всех источников (по доле в валовом внутреннем продукте
страны) не менее чем в три раза по сравнению с 2017 годом и развитии цифровой
инфраструктуры, в том числе на основе высокоскоростной передачи, обработки и
хранения больших объемов данных, доступной для всех организаций и домохозяйств,
с применением преимущественно отечественного программного обеспечения
государственными органами, органами местного самоуправления и организациями. В 2024
году предполагается, что цифровая экономика начнет внедряться и это внедрение
закончится к 2035 году.

Одним из примеров проявления цифровизированной экономики можно рассмотреть Индустрию 4.0 как новую бизнес-модель воздействия цифровых технологий (рис. 1)

Цифровизация экономики
способствует формированию новых экономических процессов, систем и секторов. В
отдельных секторах можно заметить активное влияние данных технологий с доминированием
компаний нового типа: Uber (крупнейший в мире оператор «такси»), Facebook
(наиболее популярная в мире медиакомпания), Alibaba (крупнейший в мире
ретейлер, обладающий наибольшей оценочной стоимостью) и Airbnb (крупнейший в
мире «отельер») [1].

В своей книге «Четвертая
промышленная революция» Клаус Шваб рассматривает все те возможности, которые дает
переход на Индустрию 4.0, угрозы, которые возникают перед человечеством и
риски, которых необходимо избежать [7].

Категория «цифровая экономика» рассматривается на разных уровнях в разном понимании (рис. 2)

Первый уровень определяет
цифровой сектор, к которому можно отнести базовые телекоммуникации и все сопутствующие
технологии. Второй уровень формируют цифровые услуги, цифровые сервисы,
совместная экономика, экономика свободного заработка. Третий уровень представляет
собой цифровизированную экономику на основе совершенно другого технологического
уклада.

Индустрии 4.0. затронет
абсолютно все группы и слои человечества, все профессии, которые есть на данный
момент и которые будут в перспективе. Эти изменения, в потенциале, могут
привести к тому, что возрастет социальное и экономическое неравенство как на
уровне отдельных людей, так и целых стран.

Проявление можно ощутить
уже на сегодняшний день, так по данным исследований РБК, PwC, McKinsey, Bloomberg, The Economist были определены
следующие элементы проявления цифровизации [2]:

1. 60%
   всех профессий будет автоматизировано к 2030 году.
2. От
   20 млн до 50 млн рабочих мест в сфере ИТ появится в мире к 2030 году.
3. 375
   млн человек потребуется освоить новые навыки в связи с автоматизацией
   производства.
4. 650
   млрд руб. предполагается потратить на создание сетей 5G в России.
5. 3
   минуты требуется новейшему квантовому компьютеру, чтобы совершить вычисление,
   на которое современному суперкомпьютеру потребовалось бы 10 тыс. лет.
6. $13
   трлн привлечет мировая экономика к 2030 году только за счет развития
   искусственного интеллекта.
7. 105
   млрд руб. до конца 2024 года потребуется на развитие беспроводных технологий в
   России.
8. 2,4
   трлн руб. составит общая стоимость проекта «Цифровая экономика» за пять лет.
9. На
   70% увеличить урожайность сельскохозяйственных культур к 2050 году способно
   точное земледелие, соединяющее в себе технологии GPS, GIS, IoT, спутниковые
   данные и т.д.
10. $16
    млрд составляет объем мирового рынка промышленной робототехники в настоящий
    момент.
11. 74%
    продаж промышленной робототехники приходится на пять стран – Китай, Японию,
    Южную Корею, США и Германию.
12. 5
    роботов на 10 тыс. рабочих – таков уровень роботизации России в 2018 году.
    Средний показатель по миру – 99 роботов на 10 тыс. рабочих.
13. $11,1
    млрд составил в 2018 году объем рынка AR-технологий; рынок VR-технологий
    оценивается в $7,9 млрд.
14. 100
    млн покупателей будут совершать онлайн-покупки с помощью AR-технологий к 2020
    году.
15. 21
    млрд штук достигнет в мире к 2020 году количество устройств, подключенных к
    интернету вещей (IoT).
16. 14%
    роста мирового ВВП ($15,7 трлн) обеспечит к 2030 году использование искусственного
    интеллекта.
17. В
    $139 млн оценивается российский рынок искусственного интеллекта в 2019 году при
    объеме мирового рынка $36 млрд.
18. До
    $615 млрд, а по более оптимистичному сценарию – до $2,9 трлн может вырасти
    объем рынка беспилотных летательных аппаратов, включая вертолеты, к 2040 году.
19. 6-е
    место в мире занимает Россия по потенциалу роботизации и автоматизации. Ее
    опережают Китай, Индия, США, Бразилия и Индонезия.
20. 35,5
    млн рабочих мест в России можно заменить машинами, то есть каждого второго сотрудника.

Главным базисом, на
котором строится Индустрия 4.0, является технологическая платформа. Суть
Индустрии 4.0 в том, что происходит резкий экспоненциальный рост интеграции
кибер-физических систем, которые встраиваются в повседневную жизнь, в производственные
технологии. Это накладывает ограничения как на деятельность предприятий, в
которых людей практически не будет, так и на занятость всего населения, которое
должно будет найти применение в новых сферах занятости.

Цифровая экономика
выходит далеко за рамки виртуальной среды. Индустрия 4.0 и другие новые
технологии управления и производства, основанные на цифровых технологиях, таких
как Интернет вещей, большие данные, искусственный интеллект, машинное обучение
и многое другое, также соответствуют тенденциям цифровизации экономики. Чем
популярнее становится платформа, тем больше сетевой эффект и, следовательно,
количество пользователей. При этом необходимо понимать, что такой подход во
многом будет способствовать ранжированию стран в глобальной конкуренции.

Конкуренция на основных
цифровых рынках в некотором смысле отличается от стратегических конкурентных
позиций на более традиционных рынках. Данный сегмент включает основанные на
платформе бизнес-модели, многосторонние рынки, сетевые эффекты и эффект
масштаба, которые усложняют вопросы конкуренции. Поскольку цифровая экономика
становится все более взаимосвязанной, определенная координация и сотрудничество
между фирмами становится неизбежными и, возможно, действительно будет
способствовать конкуренции. Наконец, цифровые рынки характеризуются высокими
темпами инвестиций и инноваций, которые приводят к быстрому технологическому
прогрессу в секторе и увеличению разрушительных инноваций.

Со временем международная конкурентоспособность отдельных стран будет решающим образом зависеть от того, насколько быстро цифровые технологии используются в производственных процессах. Такое цифровое преобразование, в свою очередь, будет зависит от того на сколько располагает страна необходимыми ресурсами для этого преобразования. Доступные ресурсы во многом зависят от достигнутого уровня экономического развития. Как правило, это измеряется уровнем реального валового внутреннего продукта на душу населения. С помощью этого индикатора мир можно разделить на три группы стран [4].

Западные индустриальные страны.
Если обратить внимание на текущую ситуацию с ВВП на душу населения, западные
промышленно развитые страны имеют самый высокий доход на душу населения. Когда данные
страны смогут продвинуть использование цифровых технологий, они станут еще
более конкурентоспособными. И как следствие, будет дальнейшее увеличение ВВП на
душу населения, например США. Те промышленно развитые страны, которые потерпят
неудачу в цифровой трансформации, снизят уровень конкурентоспособности. Это
можно отнести к экономически слабым странам, которые также имеют большую
задолженность, таким как Греция и, возможно, Италия.

Азиатские страны. За
последние два десятилетия во многих странах с формирующейся рыночной экономикой
наблюдался сильный экономический рост. Поэтому у них есть финансовые ресурсы
для цифровой трансформации. Это касается не только Китая, но и других азиатских
стран, таких как Южная Корея, Индонезия, Таиланд и Тайвань.

Развивающиеся страны
Африки. Спорная ситуация возникает с картиной развития стран Африки. С одной
стороны, африканские страны имеют молодое и растущее население. Если эти страны
преуспеют в создании цифровой инфраструктуры и развитии сектора образования,
это может привести к сильному экономическому росту. Некоторые из этих стран
могут даже пропустить технологический шаг. Экономисты называют это скачком.
Например, страна, которая еще не имеет стационарного телефона, устанавливает
мобильную сеть и, следовательно, находится на том же технологическом уровне,
что и промышленно развитая страна. С другой стороны, это становится
проблематичным для бедных, слаборазвитых стран, у которых нет ценного сырья и
нет доступа к рынку капитала. Им угрожает опасность остаться в еще большем
экономическом отставании, потому что они теряют конкурентоспособность.

Быстрое распространение
цифровых технологий трансформирует многие аспекты экономической и общественной
деятельности. Тем не менее, расширение цифрового разрыва угрожает развивающим
странам в экономическом развитии. Грамотное внедрение новых технологий,
расширения партнерских отношений и для определения цифрового развития
необходимо более интеллектуальное стратегическое лидерство в условиях влияния
процессов глобализации.

Сегодня
у России имеется хороший шанс реализовать свой потенциал и занять достойное
место среди лидеров цифровой революции. Экономический эффект от цифровизации
экономики России может увеличить ВВП страны. Так, объем цифровой экономики
России к 2025 году может возрасти до 9,6 триллиона рублей (в ценах 2015 года) с
3,2 триллиона рублей в 2015 году, доля цифровой экономики в ВВП России таким
образом увеличится с 3,9% до 8-10% [5]

Литература

1. Бухт Р, Хикс Р. Определение, концепция и
   измерение цифровой экономики // Вестник международных организаций. Т. 13. №2.
   С. 143 – 172 (на русском и английских языках). DOI: 10.17323/1996-7845-2018-02-07
2. Индустрия 4.0 в 20 цифрах и фактах
   [Электронный ресурс / Режим доступа свободный] https://www.rbc.ru/trends/industry/5daef6429a7947c1bfe43006
3. Национальная программа «Цифровая экономика
   2024» [Электронный ресурс / Режим доступа свободный] https://digital.ac.gov.ru/
4. Рейтинг стран по ВВП на душу населения
   (ППС) [Электронный ресурс / Режим доступа свободный] https://nonews.co/directory/lists/countries/gdp-per-capita-ppp
5.  Цифровая Россия: новая реальность. Отчет
   McKinsey [Электронный ресурс / Режим доступа свободный] https://corpshark.ru/wp-content/uploads/2017/07/Digital-Russia-report.pdf
6. Цифровая экономика РФ. Министерство
   цифрового развития, связи и массовых коммуникаций Российской федерации.
   [Электронный ресурс / Режим доступа свободный] https://digital.gov.ru/ru/activity/directions/858/
7. Шваб К. Четвертая промышленная революция /
   Шваб К. Перевод. АНО ДПО «Корпоративный университет Сбербанка». – «Эксмо», 2016
   – (Top Business Awards) – 230 c.