DOI 10.24411/2413-046Х-2019-18037

Нормативно-ретроспективный анализ типологических особенностей политической преступности

Regulatory retrospective analysis typological features of political crime

Квон Даниил Андреевич, доцент кафедры государственного управления и социальных технологий МАИ (НИУ), кандидат политических наук, доцент, 125080, Москва, ул. Панфилова, д.20, кв. 6205, тел. 8(926)5952742; e-mail: docentkvon@yandex.ru

Kvon Daniil Andreevich, Associate Professor, Department of State administration and social technologies of MAI (NRU), PhD of political science, associate Professor, 125080, Moscow, st. Panfilova, 20- 6205, tel. 8(926)5952742; e-mail: docentkvon@yandex.ru

Аннотация: В статье обосновывается уникальность и актуальность такого политико-правового феномена как политическая преступность. Приведены исторические факты иллюстрирующие проявление политической преступности. Предлагается этимологический, нормативный и исторический анализ подобных явлений. Также, статья содержит типологический анализ и детальную классификацию политических преступлений.

Summary: The article substantiates the uniqueness and relevance of such a political and legal phenomenon as political crime. Historical facts illustrating the manifestation of political crime are given. Etymological, normative and historical analysis of such phenomena is proposed. Also, the article contains a typological analysis and a detailed classification of political crimes.

Ключевые слова: политическая преступность, электоральные девиации, политическая коррупция, бюрократическая преступность, государственная измена, властно-антинародная преступность, девиантное политическое поведение.  

Key words: political crime, electoral deviations, political corruption, bureaucratic crime, treason, power and anti-people crime, deviant political behavior.

Традиционно проблема преступности занимает одно из ведущих мест среди наиболее острых социальных проблем. Одним из противоправных средств, используемых для достижения политических целей, также, является совершение преступлений. В данном случае мы говорим о «политической преступности», как собой общественно опасной форме борьбы правящих или оппозиционных политических элит, партий, групп и отдельных лиц за власть или за ее неправомерное удержание [1, с. 66]. Данный вид преступлений представлял и представляет в настоящее время значительную угрозу обществу и является серьезным препятствием для нормальной деятельности государства, вызывая социальное недовольство и общественное напряжение. Политическая преступность существовала в прошлом нашей страны, распространена она и сейчас. Но по политическим причинам рассмотрению данного вида преступности ранее не уделялось должное внимание, хотя его общественная опасность намного превосходит тот вред, который наносит обычная уголовная преступность.

Политическая преступность, как и любое значимое и многообразное явление в политической науке имеет множество форм своего проявления. Многообразие этих форм порождает необходимость в типологическом анализе и детальной классификации этого явления, для более точного  понимания сущности политической преступности, как политико-правового феномена. Разнообразность форм проявления данного феномена дает нам возможность выстроить теоретическую модель его классификации на различные типы, в качестве которых можно выделить: а) властно-антинародную преступность; б) бюрократическую преступность; в) ан­тигосударственную преступность, г) международную античеловеческую преступность. От­носительная самостоятельность их существования требует специального ана­лиза их специфических свойств. В чем же они выражаются? Рассмотрение их в дальнейшем будет происходить в том же порядке, в каком перечислены отмеченные разновидности политических преступлений.

Властно-антинародная преступность включает в себя подсистему тех преступлений, которые совершаются официальными представите­лями государства и направлены против народа. Акции правительства и государственных чиновников по отношению к народу не всегда являются справедливыми. При определенных условиях конкрет­ные должностные лица могут совершать и совершают политические преступ­ления против своего народа. Такая ситуация, как правило, складывается при тоталитарном и авторитарном политических режи­мах. Поэтому некоторые исследователи соответствующую разновидность по­литической преступности тоже называют тоталитарной [2, c. 61.].

Структурно-аналитический подход к рассматриваемой проблеме дает основание предложить более точное и емкое обозначение анализируемой разновидности политической преступности, которую можно назвать властно-антинародной [3, c. 39]. Согласно А.Ф. Кулакову, слово «тотали­тарный» применительно к политической преступности в достаточной ме­ре не высвечивает ее специфику по отношению к другим видам уголовных правонарушений. Это становится очевидным, если обратиться к толкова­нию слова «тоталитарный» [фр. totalitaire Z лат. Totalis весь, полный, целый] [4, c. 614]. В этимологическом, неполитическом значении этот термин издавна исполь­зовали многие исследователи. В политический лексикон он введен в 20-х г. XX в., когда официально стали говорить о тоталитаризме как о негативном политическом государственном режиме, характеризующем как фашистский порядок в Германии, так и советский политический строй в СССР.

Применительно к политической преступности слово «тоталитарный» справедливо указывает на невиданное в истории внесудебное зачисление в состав ее носителей огромного количества людей всех слоев населения, даже целых народов. Однако слова «весь», «полный», «целый» способны стать причиной не­правильного понимания тоталитарной преступности. Можно прийти к выво­ду, что полнота тоталитарной преступности характеризуется такой обшир­ностью, что она поглощает собою все политические преступления и является, таким образом, не расчлененной подсистемой уголовных правонарушений. Иначе говоря, в данном случае провоцируется мысль о том, что в условиях тоталитарного политического режима других видов политической преступно­сти просто не существует. Конечно, с таким выводом нельзя согласиться.

Кроме того, современная российская практика показывает, что политические преступления власти в отношении народа имели место не только при тоталитарном советском режиме, но и в недавнем прошлом нашей страны. В начале 1999 года, комиссией Государственной Думы по импичменту Президента РФ Бориса Ельцина было обнародовано заключение, содержавшее пять пунктов обвинения, предъявляемого Президенту РФ: незаконное подписание Беловежских соглашений, расстрел Белого дома осенью 1993 г., развязывание первой Чеченской войны в 1994 г., развал российской армии, геноцид российского народа. Все это, по мнению депутатов Государственной Думы, свидетельствует о нарушении Президентом РФ пункта 2 статьи 80, которая возлагает на Президента РФ обязанности гаранта Конституции. Таким образом, Президент обвинялся не только в антинародном, но еще и в антиконституционном правлении.

Термин «властно-антинародный» является более точным, поскольку он выразительнее отражает особенности данной разновидности политической преступности, которые отсутствуют в других формах ее прояв­ления.

Термин «властный» указывает на то, что политическая преступность исходит от государственных структур, которые в действительности призваны создавать конструктивные условия для эффективной борьбы с общественно опасными деяниями людей. Известно, что политические репрессии непосред­ственно были связаны с правоохранительными органами советского государ­ства, которые часто не защищали права человека, а беззастенчиво их наруша­ли. Аким образом сама власть, в конечном счете, действовала против самой себя, ибо политические репрессии были направлены против народа, что постепенно и неуклонно сужало социальную базу государства и вело его к ослаб­лению. Логическим следствием такого процесса являлось перерождение го­сударственного аппарата, поскольку его преступные действия оставались просто безнаказанными.

Властно-антинародная преступность включает в свое содержание ос­новные признаки тоталитарной преступности, хотя отдельные из них требуют своего существенного уточнения. Речь идет об использовании противоправ­ного насилия, направленного против народа (населения). Известно, что наси­лие может быть физическим и психическим, организованным и стихийным. Властно-антинародная политическая преступность неразрывно связана с ор­ганизованным насилием над людьми, ибо оно носит массовый характер и опирается на деятельность официально признанных учреждений государства. Организованное насилие тесно сопряжено с жесткими субординационными отношениями между высшими должностными лицами органов государствен­ной власти и их подчиненными. В то же время трудно согласить­ся с категорическим утверждением, что соответствующие уголовные право­нарушения являлись в принципе безнаказанными с позиций национального законодательства. Видимо следует сказать иначе: в уголовном советском за­конодательстве не было четко выраженных определений тоталитарной, а также властно-антинародной политической преступности. Что касается при­влечения к юридической ответственности за властные антинародные престу­пления, то она могла быть осуществлена в целом ряде случаев по другим статьям уголовного законодательства, что в правоприменительной практике, как правило, не наблюдалось.

Таким образом, властно-антинародная политическая преступность ха­рактеризуется следующими признаками: а) субъектами преступности высту­пают должностные лица органов государственной власти; б) жертвой преступлений становятся значительные слои населения; в) по отношению к народу применяется организованное насилие, осуществляемое с помощью офици­ально признанных органов государства; г) утверждается декриминализация соответствующих общественно опасных деяний, характеризующих созна­тельный и бессознательный пробел в уголовном законодательстве; д) имеет место произвольность в определении наказуемости ряда уголовно-правовых деяний, которые таковыми не должны считаться.

Бюрократическая преступность. Данная группа преступлений А.Ф. Кулаковым включается в  состав властно-антинародной преступности[5, c. 160-164]. С данным подходом нельзя согласиться, так как данные группы преступлений имеют серьезные различия. Жертвой властно-антинародных преступлений является народ (население) страны посредством применения к нему мер организованного насилия. Бюрократическая преступность, как правило, проходит в безнасильственной форме и имеет согласительный характер, так как удовлетворяются интересы обоих субъектов. Властно-антинародная преступность осуществляется во имя государственных интересов, в то время как бюрократическая политическая преступность реализуется для достижения личных корыстных целей, и всегда носит антигосударственный характер. Можно говорить лишь о некотором сходстве субъектов преступлений, однако в качестве субъектов властно-антинародных преступлений, наряду с должностными лицами могут выступать и соответствующие государственные органы, в то время как субъектами бюрократических преступлений являются только должностные лица. Также различается и их политическая мотивация: в первом случае субъекты осуществляют своё поведение в рамках государственной идеологии, во воротом случае – руководствуются целями извлечения собственной выгоды, и действуя вне государственной идеологии.

Основной разновидностью бюрократической преступности является политическая коррупция. В качестве разновидности девиантного политического поведения коррупция известна с давних времен. Пожалуй, первым термин «коррупция» применительно к политике употребил еще Аристотель, опреде­ляя тиранию как коррумпированную (неправильную, «испорченную») форму монархии. О ней писали Макиавелли, Руссо и многие другие мыслители. В XX веке из-за роста масштабов политической преступности, в том числе политической кор­рупции, эта проблема приобрела особую значимость.

Современная западная политология достигла немалых успехов в науч­ном анализе результатов политической коррупции, поскольку здесь сущест­вует более десятка ее определений. Их объединяет мысль о том, что девиантное политическое поведение, выражающееся в коррупции, характеризуется в нелегитимном использовании господствующей политической элитой госу­дарственных ресурсов в целях укрепления своей власти или личного обога­щения. Однако западный законодатель тоже не спешит с решением вопроса достаточно обоснованного определения политической корруп­ции как проявления бюрократической преступности. Анализ Уголовного кодекса Испании, нового Уголовного кодекса Франции и некоторых других законодательных источников показал, что термин «кор­рупция» еще не заняла своего должного места в их понятийно-категориальном аппарате.

Слово «коррупция» до сравнительно недавнего времени употреблялось, когда речь шла о продажности должностных лиц и политических деятелей в буржуазных странах, что не считалось характерным для социалистических государств. Такой смысл рассматриваемого термина вошел и в словари ино­странных слов, а также в некоторые учебники и учебные пособия [6, c. 438-468; 7, c. 313]. Существует мнение, что «коррупция» — это то, что давно называ­ют взяточничеством. Отождествление данных различных антиобщественных деяний можно найти и в уголовном законодательстве западных стран [8, c. 419-427].

Известная близость названных общественных явлений не дает основа­ния для их полного отождествления. Коррупция может быть средством обес­печения не только корыстного, но политического интереса. У них нередко отмечается двойная мотивация, обеспечивающая сверхдоходы и власть ради их сохранения и приумножения. В случае коррумпированности государст­венных служащих, а тем более в масштабной форме, граждане фактически утрачивают государственный аппарат, который должен служить им верой и правдой, ибо он превращается в нечто другое, противоположное по своему назначению, поскольку налогоплательщик (народ) потерял над ним контроль. Таким образом, официальные государственные структуры перестают выполнять свои политический функции и утрачивают легитимность. Проведенные политологические исследования подтверждают тенденцию к коррумпиро­ванности власти в современной России. Так 87% опрошенных высказали мнение, что люди, вошедшие во власть, решают личные проблемы либо про­блемы тех людей, которые привели их к власти или платят им [3, c. 45].

Немало отечественных и зарубежных ученых вполне определенно под­черкивают, что коррупция в ряде случаев носит политический оттенок. Вме­сте с тем, политическую коррупцию как самостоятельный подвид рассматривают довольно редко. Свидетельством этому может служить тот факт, что до недавнего времени в изданной в России справочной литературе понятие «политиче­ская коррупция» либо отсутствует, либо упоминается в общем плане как одно из проявлений политической преступности.

По нашему мнению, политическая коррупция реально существует, и ее относительная самостоятельность как особого вида политической преступности характеризуется рядом признаков, основными из которых яв­ляются следующие.

Во-первых, в основе политической коррупции лежит неофициальный обмен ресурсами между властными элитами и другими структурами общест­ва. В распоряжении правящей элиты находятся основные виды государствен­ных ресурсов: символические (государственный гимн, флаг, герб и другие знаки государственной символики) и административные (контроль за государственной экономикой и непосредственное распоряжение материальными ресурсами).

Во-вторых, признаком политической коррупции выступает взятка как разовый акт (bribery) или подкуп (покупка) политика на длительный срок (graikt) [9, c. 54-68]. Нередко политическая коррупция как основной элемент бюрократической преступности сопровождается лоббированием при принятии нормативно-правовых актов в интересах заинтересованной вла­ствующей элиты.

В-третьих, необходимым свойством политической коррупции является наличие политической мотивации и соответствующей целевой установки. Поэтому подчеркиваем еще раз, что политическая коррупция и взяточничест­во, предусмотренное ст. 290, 291 УК РФ — это не одно и то же. Если послед­нее не сопровождается политической мотивацией, то субъект данного анти­общественного деяния нельзя считать носителем политически коррумпиро­ванного преступления.

К другим формам проявлениям бюрократической преступности можно отнести бюрократический «рэкет». Данное антиобщественное деяние выражается в вымогательстве материальных средств у коммерческих структур для их «переброски» в иные предпринимательские   организации,   политические   партии,   общественные фонды и к другим адресатам, не связанных с прямой личной выгодой. Поли­тический оттенок данной разновидности девиантного поведения довольно рельефно проявляется в противозаконных фактах предоставления государственных финансовых и материальных ресурсов в избирательные фонды отдельных претендентов, реализующих политическую идею «вхожде­ния во власть».

Бюрократическая преступность независимо от ее политического или корыстного характера и форм проявления является наиболее латентным видом преступности, что неоднократно подчеркивалось в специальной литературе [10 c. 30; 11, c. 68]. Она носит конфи­денциальный и согласительный характер, и, как правило, не влечет за собой жалоб в правоохранительные органы, так как обе стороны данного деяния оказываются взаимоудовлетворенными в своих интересах и достигают поставленных перед собой целей.

Современные статистические сборники по состоянию преступности в России вообще не выделяют бюрократическую преступность. Еще сложнее обстоит дело с данными о лицах, осужденных за бюрократические политические преступления. Их число очень незначительно, выражается десятками, если не единицами человек. Их нельзя выделить из общего числа осужденных за должностные политические преступления, так как в судебной статистике государственные служащие отдельно не учитыва­ются, тем более те из них, которые совершили коррупционные или иные бюрократические преступления по политическим мотивам. Наибольший всплеск бюрократической преступности, в особенности  политической коррупции, происходит во время подготовки ипроведения выборов. По данным Гене­ральной прокуратуры Российской Федерации только во время подготовки и проведения выборов в органами государственной власти различных уровней возбуждено и расследовано 305 уголовных дел по фактам совершения соот­ветствующих преступлений в 40 регионах Российской Федерации [12, c. 7].

Следующей разновидностью политической преступности является подсистема антигосударственных уголовных правонарушений [13, c. 42-47], в состав которых, прежде всего, входят: государственная измена (ст. 275 УК РФ); шпионаж (ст. 276 УК РФ); посягательство на жизнь государственного или обществен­ного деятеля (ст. 277 УК РФ); насильственный захват власти или насильственное удержание власти (ст. 278 УК РФ); вооруженный мятеж (ст. 279 УК РФ); публичные призывы к насильственному изменению конституционного строя Российской Федерации (ст. 280 УК РФ); диверсия (ст. 281 УК РФ); воз­буждение национальной, расовой или религиозной вражды (ст. 282 УК РФ); разглашение государственной тайны (ст. 283 УК РФ).

Родовым признаком перечисленных преступлений является их проти­воположная социальная направленность интересам государства. По своему субъектному составу рассматриваемая разновидность политической преступ­ности выражает собой антиобщественные деяния неофициально действую­щих государственных органов. Прежде всего, этим она отличается от властно-антинародной и бюрократической преступности, где ее носителем становятся учреждения и ор­ганизации самой публично действующей государственной власти. Однако, в своём родовом признаке антигосударственная преступность схожа с бюрократической преступностью, так как бюрократическая преступность преследует личные интересы в ущерб государственным. Антигосу­дарственная направленность как родовой признак явно или неявно, но во всех случаях обязательно должна быть выражена в соответствующих терминах, с помощью которых обозначаются соответствующие конкретные составы пре­ступлений. К сожалению, наш законодатель не всегда выдерживает это тре­бование.

Наиболее ярко такое отступление проявилось в государственно-правовой категории «государственная измена». Ранее, в УК РСФСР 1960 г. использовалась другая терминология для обозначения аналогичного состава преступления, поскольку он обозначался «измена Родине». Ныне действую­щий УК РФ отказался от такого словоупотребления и счел более приемле­мым отдать предпочтение понятию «государственная измена». Наш анализ данного вопроса дает нам основание критически подойти к отмеченной трансформации указанных терминов.

В ныне действующем УК РФ законодатель снимает слово «родина» при юридическом определении измены, что, на наш взгляд, является вполне справедливым, ибо указанное понятие относится к системе нравственно-политических и географических категорий. Этимологический смысл его сводится к таким лексемам: «отечество», «родная страна», «место рождения», «место возникновения чего-нибудь» [14, c. 673]. Язык закона специфичен, ему должно быть свойственно: адекватность отражения содержания понятия, смысловая однозначность, логическая соотносимость рассматриваемого термина с дру­гими соответствующими родовыми терминами.

Однако слово «родина» не обладает перечисленными свойствами. От­сутствует его логическая соотносимость с понятием «государство», т.к. ока­зывается, что по своему содержанию первое шире второго, а не наоборот. В целом глава первая Особенной части УК РСФСР называется: «Государствен­ные преступления», но это название не является родовым по отношению к понятию «измена родине». В самом деле, человек может изменить родину в смысле перемены своего местожительства, но это не будет предательством интересов государства, а считается вполне правомерным поступком.

Поэтому понятие «измена Родине» многоаспектно, так как имеет не только вышеотмеченный смысл, но и нравственно-политическое и юридиче­ское значение. Не всегда экономические, политические, нравственные дейст­вия и поступки по отношению к родине приобретают правовое звучание и со­ответствующие последствия, выраженные в юридической ответственности.

В то же время, терминологическая трансформация термина «измена Родине» на «государственную измену» не решает полностью возникшую проблему. Повторяется та же ошибка, о которой мы уже говорили ранее, но уже применительно к особому составу специфической разновидности поли­тической преступности. Измена всегда есть перемена отношения субъекта к объекту. Термин «государственная» провоцирует правоприменителя на то, что носителем измены выступает государство в целом. В этом случае возни­кает вопрос: кому оно изменяет, самому себе, обществу, народу или отдель­ному человеку и гражданину. Уяснение смысла соответствующей ст. 275 УК РФ говорит о том, что изменяет не само по себе государство, а гражданин нашего общества, так как оказывает помощь иностранному государству, ино­странной организации в проведении враждебной деятельности в ущерб внешней безопасности Российской Федерации.

Тем самым такую антиобщественную деятельность нельзя называть го­сударственной изменой, поскольку государство не может ставить цель вести враждебную деятельность в ущерб своей внешней безопасности, ибо это оз­начало бы совершение таких акций, которые, в конце концов, привели бы его к гибели. Следовательно, измена исходит от физического лица, гражданина, враждебная деятельность которого направлена против государства. Соответ­ствующим образом нужно и обозначить рассматриваемый специфический со­став преступления: «измена государству», что придаст состояние адекватно­сти названию разд. X УК РФ, обозначенного «Преступления против госу­дарственной власти».

В этом отношении показательно, что в настоящее время в уголовном законодательстве западных стран слово «государственная» применительно к термину «измена» не применяется вообще, в частности, в новом Уголовном кодексе Франции (кн. IV, гл. 1, раз. 1) называется: «Об измене и шпионаже» [15, c. 143]. Нечто подобное наблюдается и в Уголовном кодексе Испании, где гл. 1, раз. XXIII тоже обозначена формулировкой «Об измене» [8, c. 176]. Представляется, что указанное словоупотребление не случайно, ибо оно имеет своей целью устра­нить возможную неоднозначность истолкования соответствующей нормы, если в стилистическом изложении термин «измена» сочетать со словом «государственная».

Другие антигосударственные деяния, составляющие вторую разновид­ность политической преступности, нередко не содержат явную языковую противоположность    терминов,    открыто    фиксирующих    их    субъектно-объективную противоречивость. Вместе с тем, это не означает исчезновение антиномичности реальных общественных отношений, которые они отражают. К ним относятся политические преступления, обозначаемые с помощью сле­дующих категорий: «шпионаж», «посягательство на жизнь государственного или общественного деятеля», «насильственный за­хват власти или насильственное удержание власти», «вооруженный мятеж», «публичные призывы к насильственному изменению конституционного строя Российской Федерации» и другие.

Явное языковое выражение несовместимости субъектно-объектных от­ношений в названиях вышеперечисленных составах преступлений не про­сматривается, но она не отсутствует вообще, ибо определяется в содержании соответствующих юридических норм. К примеру, ст. 277 УК РФ указывает: «Посягательство на жизнь государственного или общественного деятеля, со­вершенное в целях прекращения его государственной или иной политической деятельности либо из мести за такую деятельность (террористический акт), — наказывается лишением свободы на срок от двенадцати до двадцати лет либо смертной казнью или пожизненным лишением свободы». Здесь соци­ально конфликтная противоположность действий субъектов определена сущ­ностью данного законоположения. Слово «посягательство» в сжатой форме выражает отрицательный смысл, так как оно определяет негативные деяния, характеризуемые попыткой причинить вред, ущерб, кому или чему-нибудь [14, c. 561].

Автору могут возразить: конфликтная противоположность социальных деяний определена содержанием нормы, говорящей о специфи­ке измены как особого проявления политической преступности. Да, это дей­ствительно так. Как мы подчеркивали ранее, все становилось бы на свои соб­ственные места, если бы слово «государственная» отсутствовало или не стояло бы впереди термина «измена». Указанная словесная связка искажает действительные конфликтные субъектно-объектные отношения в содержании рас­сматриваемого политического преступления. Это становится очевидным, ес­ли мы осуществим операцию логической постановки термина «государствен­ный» впереди отмеченных категорий, характеризующих некоторые другие составы антигосударственной преступности. В итоге полу­чаются следующие выражения: «государственный шпионаж», «государствен­ное посягательство на жизнь политического или общественного деятеля», «государственный насильственный захват власти или ненасильственное удержание власти», «государственный вооруженный мятеж» и т.д., и т.п.

Логическое отражение соответствующих общественных отношений становится принципиально иным и приобретает немалые элементы абсурдно­сти или выражения другой разновидности политической преступности, кото­рую мы ранее обозначили как властно-антинародную, свойственную автори­тарному и тоталитарному государственному режиму. Но это не соответствует действительному положению вещей, ибо современное российское общество ставит задачу утверждения социального, демократического правового госу­дарства.

Антигосударственная политическая преступность исходит от индиви­дов, социальных групп людей, входящих в состав населения той или иной страны. Поэтому ее специфическим свойством выступает особый субъект, которым является физическое лицо. Им не может стать юридическое лицо, ибо такие организации осуществляют виды деятельности, не запрещенные законом (ч.1 ст.48, ГК РФ). Именно поэтому преступные политические орга­низации, занимающиеся антиобщественной деятельностью, запрещенной уголовным законом, не могут получить соответствующее разрешение (лицен­зию) на ее продолжение, развертывание и распространение в обществе.

Наказание политического преступника есть мера государственного принуждения, назначаемая по приговору суда, которая является также дейст­вием физико-психического свойства, не применимая к юридическому лицу. Последнее не может быть подвергнуто смертной казни, обязательным испра­вительным работам, отправлено в места тюремного заключения, ибо страда­тельные последствия, которые они несут с собой, может ощущать человек как физическое лицо.

Третьей разновидностью политических противозаконных деяний является международная античеловеческая преступность, охватываемая ст., 353 — 360 гл. 34 УК РФ, называемой: «Преступления против мира и безопасности  человечества». Изначально данная группа политических преступлений была определена как «антивсечеловеческая» преступность [13, c. 42-47], справедливо полагая, что термин «антивсечеловеческая(ий)» допустим, ибо он логически вытекает из содержания названия отмеченной главы УК РФ, так как слово «против» равнозначно термину «анти». Рассмотрение данной разновидности политической преступности производилось преимущественно в криминологическом аспекте, оставляя в стороне целый ряд важных моментов, относящихся к политологической характеристике конкретных составов преступлений, являющих­ся внутренне неизбежными компонентами международной античеловеческой преступ­ности. По нашему мнению, определение «антивсечеловеческая» не в полной мере отражает сущность рассматриваемого явления, так как «всечеловеческое», «всечеловеческий» является больше философской категорией, и, как следствие, при подходе к определению этой группы политических преступлений с данной позиции размываются границы между похожими деяниями, квалифицирующимися как властно-антинародные преступления.  Такие деяния как государственный геноцид, уничтожение социальных групп и целых народностей могут одновременно быть отнесены и к властно-антинародным и к антивсечеловеческим преступлениям. По нашему мнению, критериями разделения этих групп преступлений является их национальный и международный характер. В политологическом аспекте, внутренняя политика государства определяется через реализацию её различных направлений внутри государства, через развитие национального политического процесса (процессов). В условиях тоталитарного политического режима развитие определённых направлений внутренней политики государства может выражаться в массовом уничтожении социальных групп, приверженцев другой рели­гиозной веры, идеологии, и, даже целых народностей. Однако, несмотря на схожесть с «антивсечеловеческими» преступлениями, данное девиантное поведение мы относим к группе властно-антинародных преступлений, так как это есть ни что иное, как преступления государства против своего народа. Международные отношения, в политологическом аспекте, характеризуются совокупностью связей и взаимосвязей между народами, государствами и системой государств. Таким образом, деяния государств, организаций или отдельных лиц, создающие международную угрозу коллективным правам или существованию социальных групп, народов, наций, по нашему мнению, необходимо квалифицировать как международные античеловеческие преступления.

Объектом данной разновидности политической преступности являются основы цивилизованного, культурного, нравственно-политического человече­ского существования, которое несовместимо с планированием, подготовкой, развязыванием или ведением государствами агрессивной войны, соответст­вующими публичными призывами к ее возникновению, производством или распространением оружия массового поражения, применением запрещенных средств и методов ведения войны, осуществлением геноцида и экоцида, наемничеством людей для их использования в вооруженных конфликтах. По­этому уголовный закон запрещает такие действия под страхом строгого уго­ловного наказания. В перечисленных нецивилизованных формах социального взаимодействия людей проявляется наиболее резко человеконенавистничест­во как своеобразное отрицание человечности.

Человеконенавистничество — один из принципов аморализма, политического и право­вого нигилизма, обосновывающего угнетение, подавление и эксплуатацию человека вплоть до оправдания крайних форм насилия, войн и массового уничтожения целых наций, социальных групп и приверженцев другой рели­гиозной веры. В этом принципе нашли наиболее отчетливое выражение антигуманность и несправедливость в оценке международного сосуществования людей.

Этим она отличается от трех других рассмотренных разновидностей политической преступности. Антигосударственная, антинародная и бюрократическая преступность в значительной мере характеризует уголовные посягательства на инди­видуальные права человеческого существования (право на свободу, право на жизнь, право на равенство всех перед законом, право на безопасность лично­сти и т.д.). Уголовные преступления, направленные против индивидуальных прав человека античеловечны, но не влекут за собой столь серьезной общесоциальной угрозы, так как не имеют международного характера. Скажем, террори­стический акт против жизни государственного деятеля античеловечен, ибо он сопряжен с насильственным лишением жизни существа, одаренного волей и разумом. При определенных условиях он может привести к гибели не одной тысячи людей, что произошло в США 11 сентября 2001 г.

Однако террористический акт против государственного деятеля как особое проявление антигосударственной преступности сам по себе не может приобрести вселенский характер, поскольку его общественно опасные по­следствия ограничены во времени и социальном пространстве, ибо он не мо­жет привести к гибели целых народов. В отличие от этого международно-антивсечеловече­ская преступность многократно увеличивает страдания целых народов, на­ций, а развязывание агрессивной войны в современных условиях может при­вести к гибели многих из них.

В основе гуманизма, в свою очередь, лежит убеждение в безгранично­сти возможностей любого человека и его способности к совершенствованию, требование свободы и защиты достоинства личности, идея о праве человека на счастье, на достойную жизнь, на удовлетворение его потребностей и инте­ресов. Гуманизм вызывает объективную необходимость международно-правовой охраны и защиты его отмеченных свойств. Выража­ясь словами B.C. Соловьева, всечеловеческое нельзя утвердить и распростра­нить с помощью народных, однонациональных государственно-правовых усилий отдельной страны [16, c. 376]. В этом смысле утверждение, защита и охрана гу­манизма от международно-антивсечеловеческой политической преступности не узконациональная и региональная, а международная проблема.

Однако ход исторического развития показывает, что ее официальное признание и выражение в криминологическом и законодательно-правовом аспекте протекали сложным и противоречивым путем. Теоретически и нравственно-психологически антигуманизм и человеконенавистничество осужда­лись передовой и научной общественностью неоднократно и давно. В отече­ственной юридической литературе мы находим много специальных работ, внесших немалый вклад в мировую концепцию ответственности за международные преступления [17, 18, 19]. Задача состоит в том, чтобы накопленные идейно-теоретические предпосылки, соответствующие наличные нормативно-правовые акты, творчески переработав, воплотить в едином Кодексе о пре­ступлениях против мира и безопасности человечества. В 1991 г. Комиссия международного права ООН разработала и приняла в первом чтении его про­ект, который разослан правительствам государств для обсуждения. По вполне понятным причинам принятие Кодекса о международных преступлениях против человечества безусловно станет исторической вехой в борьбе с транс­национальной политической преступностью.

Здесь также может возникнуть сомнение об уместности использования термина «политическая» по отношению к данной разновидности международной античе­ловеческой преступности. Внимательное прочтение целого комплекса норма­тивно-правовых актов, регулирующих ответственность за такие уголовные правонарушения, показало, что в нем не встречается словесно-логическое применение понятия «политическое» ко всем составам антиобщественных деяний, характеризующих преступления против мира и безопасности челове­чества. В данном случае в процесс определения их особенностей вводятся другие категории: «война», «оружие массового поражения», «геноцид», «эко­цид», «наемничество», «нападение на лиц или учреждения» и другие.

И все же представляется, что отсутствие явного обозначения перечисленных преступлений в качестве политических нельзя считать достаточным основанием для их полного выведения из политики как особой сферы обще­ственной жизни. Тут нам снова придется вернуться к некоторым существен­ным свойствам политики, которые не исчезают в категориальном аппарате преступлений против человечества, присутствуют в нем, правда в скрытой, усеченной форме.

Известно положение о том, что политика имеет дело прежде всего не с единицами, отдельными людьми, а с массами, миллионами. Война, геноцид, экоцид неразрывно сопряжены с действиями, направленными на полное или частичное уничтожение национальной, этнической, расовой, или религиозной группы людей путем убийства членов этой группы, причинения тяжкого вре­да их здоровью. Может показаться, что это не относится к экоциду, сопрово­ждаемого массовым уничтожением растительного или животного мира, от­равлением атмосферы или водных ресурсов, способных вызвать экологиче­скую катастрофу. На этот счет тоже есть необходимые возражения, поскольку возникновение экологической катастрофы имеет немалый политический от­тенок.

Примером экоцида может служить «тактика выжженной земли», кото­рую применяли американские войска во Вьетнаме в 1970 — 1971 гг. В ре­зультате массированных бомбардировок территории Вьетнама были сожжены леса, заражены химическими веществами водоемы, культурный слой земли навсегда либо надолго вышел из сферы хозяйственного пользования. Населе­ние оказалось зараженным малоизвестными токсинами, первыми гибли дети. В перечисленных античеловеческих деяниях Президента США и военных проявился и политический аспект: стремление властвующей элиты США с помощью различных средств физического подавления населения Вьетнама сломить его сопротивление и утвердить здесь иной государственный полити­ческий режим.

Политическая сторона данного проявления экоцида явственно выража­ется в характере субъекта, ибо в данном качестве выступают высшие должностные лица государства. Не случайно в двенадцати американских трибуна­лах и судах были возбуждены судебные преследования против Президента США Р. Никсона и его военного министра М. Лейрда. Наряду с этим целый ряд американских юристов предъявил судебные иски против правительства в защиту молодежи, отказавшейся участвовать во вьетнамской войне ввиду ее противозаконности и очевидной политической реакционности.

Отмеченные раз­новидности политической преступности являются по своему происхождению не только социальными, но и политическими, так как их носителями выступают не просто люди наделённые волей и сознанием действующие в общей системе общественных отношений, но и субъекты девиантного поведения, направленного на захват, удержание и распределение государственной власти. Политическая преступность как социально-политическое явление, не является чем-то однородным и неделимым. Она может быть разделена на относительно самостоятельные группы. В качестве таких групп могут быть выделены: антинародная, бюрократическая, антигосударственная и международная античеловеческая преступность. Предложенная классификация придает большую самостоятельность этим группам политических преступлений, так как исходит  из политологического анализа данного явления.

Список литературы

1. Лунеев В.В. Политическая преступность в России // Общественные науки и современность. 1999. № 4.
2. Кабанов П.А. К вопросу о понятии тоталитарной преступности в советском государстве // Следователь. 1998. № 5.
3. Кулаков А.Ф. Политическая преступность: криминологический и правовой аспекты: Дисс. на соиск. уч. ст. канд. юрид. наук. Рязань, 2002.
4. Современный словарь иностранных слов: Ок. 20 000 слов. СПб., 1994.
5. Кулаков А.Ф. Детерминации политической коррупции // Реагирование на преступность: концепция, закон, практика. — М.: Российская криминологическая ассоциация, 2002.
6. Криминология: Учеб. / Под ред. В.Н. Кудрявцева, В.Е. Эминова. М.,
   1995.
7. Современный словарь иностранных слов.
8. Уголовный кодекс Испании / Под ред. Н.Ф. Кузнецовой и Ф.М. Решет­никова. М., 1998.
9. Governance, corruption, & economic performance / George T. Abed, Sanjeev Gupta ed. — Washington : Intern. monetary fund, 2002
10. Конев А.А. Основные криминологические характеристики латентной преступности. Омск., 1980.
11. Лунеев В.В. Коррупция, учтенная и факти­ческая // Государство и право. 1996. № 8.
12. Чурило А. Можно ли реагировать на факты, которых нет? // Рос. газ. 1997. 9 окт
13. Кулаков А. Ф. Понятие и основы классификации политической преступности в отечественной политической криминологии// Следователь.2002
14. Ожегов СИ. Словарь русского языка. 4-е изд., испр. и доп. М., 1960
15. Новый Уголовный кодекс Фран­ции /Науч. ред. Н.Ф. Кузнецова, Э.Ф. Побегайло. М., 1993.
16. Соловьев B.C. Национальный вопрос в России // Философская публицисти­ка: В 2 т. 1,М., 1989.Т. 1.
17. Трайнип Н.Н. Защита мира и уголовный закон. М., 1937
18. Трайнип Н.Н. Защи­та мира и борьба с преступлениями против человечества. М., 1956
19. Василенко В.Н. Ответственность государств за международные преступления. Киев, 1976